— Нет, я офицер русской армии, но по национальности башкир.
— «Северный амур»? — Лану вытаращил глаза от изумления.
— Да, «северный амур», — засмеялся Кахым. — Командир башкирского казачьего полка.
Юноша смутился и попросил у Кахыма извинения.
— Да я не сержусь! Командира «амуров» вы представляли себе предводителем шайки степных разбойников, в шубе из волчьих шкур, не так ли?
Лану натянуто улыбнулся:
— Да, примерно так. Извините.
— Пойдемте в полк, посмотрите на наших джигитов, право же, они добрые люди, правда, в бою злые, но ведь так и полагается.
Когда Кахым привел гостя в полк, то увидел, что юркие парижские подростки уже ящерицами прошмыгнули туда, с жадным восторгом рассматривали лук и стрелы, лезли в седла коней.
«Что берлинские, что парижские сорванцы — одинаковые!» — развеселился Кахым.
На Лану самое благоприятное впечатление произвело сердечное радушие башкир, он отведал и кумыса, и вареной конины, и салмы и нахвалиться не мог. Увидев в крытых повозках женщин с младенцами, он сперва опешил, затем отвесил им учтивый поклон. «У нас тоже так было до императора!» — сказал он Кахыму.
В Париже Лану бездельничал, проматывая отцовские деньги, и потому охотно взялся сопровождать Кахыма по городу.
— Французским вы владеете прилично, но произношение хромает, — заметил он как бы мимоходом.
— Я же деревенский, — сказал Кахым, — до всего добрался своим горбом! Мне все давалось труднее, чем дворянским сынкам.
— Вы только не стесняйтесь и разговаривайте как можно больше со всеми встречными-поперечными!
— Я в Германии так и делал и «разговорился», так сказать, изъяснялся довольно сносно!
— Ну и здесь привыкнете!
Лану повел Кахыма на площадь Бастилии, показал место, где высилась цитадель, в которой гнили, сходили с ума, разбивали в тоске голову о каменные стены узники, не угодившие королю, очередному королю, — а сколько их сменилось за Средневековье! — и попадали в застенок без суда, пожизненно.
— Восставшие парижане разнесли Бастилию по камешку! — воскликнул Лану.
Кахым не ожидал, что Лану и сейчас восторгается Наполеоном.
— Конечно, он обескровил страну, но порядок при нем был образцовый. Вся деревня осталась верной императору, крестьяне боятся, что вернувшиеся с Бурбонами князья, графы, герцоги отберут обратно землю, какую революция даровала крестьянству.
— А ваш отец? — осторожно спросил Кахым.
— Да что отец! Он разбогател на поставках сукна армии Наполеона, — беспечно воскликнул юноша.
— А высокие идеалы революции — свобода, равенство, братство?!
Лану оглянулся и сказал вполголоса:
— Неужели вы считаете, что Бурбоны с благословения вашего императора Александра восстановят эти великие завоевания революции?
«Э, ты не только слонялся по бульварам, но и читал книги и размышлял!» — подумал Кахым.
26
Жил Кахым неподалеку от лагеря полка в маленьком скромном отеле. Комнатка маленькая, но чистенькая, уютная. Часто вечерами он подолгу сидел у открытого окна, слушал, как на бульварах веселится, горланит песни, танцует парижская молодежь, размышлял о волшебной судьбе своей и джигитов.
Из степей и лесов далекого-предалекого Урала пришли они, кому русские цари даже не доверяли огнестрельного оружия, в сердце Европы, с боями, с атаками, на низеньких выносливых лошадках, со стрелами крылатыми и прославились здесь как «северные амуры». Агидель, Хакмар, Яик, Дема, Авзян, Кургашты, Инзер и — Луара, Сена!.. Именно здесь жили и творили французские энциклопедисты, боролись бессмертные якобинцы, которых так ненавидел и истребил до единого Наполеон!..
«Отрадно, что среди молодых есть и такие, как Лану, — сказал себе Кахым. — Повзрослеет, перестанет бездельничать и, глядишь, образумится и начнет когда-нибудь борьбу за идеалы Великой революции!..»
Кахым видел, что Отечественная война окончена, и он уже представлял, как начнут писать ее историю, каких героев прославлять, а кого замалчивать. А вот вспомнят ли о башкирских казаках? Вместе с русскими они пришли в Европу не завоевателями, как полчища Наполеона в Россию, а освободителями народов от тирании. Крестьян не грабили, городов и деревень не жгли, кремлевские храмы не взрывали. Вот и судите сами после этого, кто дикари — европейцы с пушками, ружьями или башкиры со стрелами и копьями?..
Если за мемуары возьмутся такие благородные люди, как Коновницын, Сеславин, Волконский, то они непременно отметят доблесть, геройство, подвиги башкирского воинства. А официальные историографы, авторы учебников военной истории? А устроители военноисторических музеев?.. Дело не в кичливости, не в тщеславии, а в том, чтобы не забыли батыров, не щадящих крови и жизни в священной войне за Российское государство.