Котова Анна Юрьевна
Северные горы
Рассказывают, что первый человек упал на землю со звезд. Он сильно расшибся и мог умереть, потому что ничего не умел. Он не знал, какие травы съедобны, а какие ядовиты, каких зверей можно ловить, а каких нельзя, он не знал даже, как сплести из веток навес от непогоды. Но когда он совсем ослабел, к нему вышла горная кошка — аарт — и сказала: "Глупое создание, почему ты лежишь и умираешь от голода, ведь возле твоей правой руки растет теригута?" "Она жесткая и колючая", — сказал первый человек. "Разве ты не знаешь, глупое создание, — сказала кошка, — что у теригуты сладкий толстый корень?" "Я не знал", — сказал первый человек. И он выкопал ослабевшей рукой корень теригуты и съел его. Но от черного сока теригуты его волосы почернели, а кожа стала темной. Огорчился первый человек — ведь раньше он был белый, как мягкие изнеженные артолийцы из южных городов, и ему казалось, что быть темным некрасиво. Теперь первый человек был сыт, но он чувствовал сильную жажду, потому что корень теригуты очень сладкий. Горная кошка смотрела на первого человека и смеялась над ним: "Глупое создание, почему ты сидишь тут и умираешь от жажды, когда за тем большим камнем журчит ледяной горный ручей?" И первый человек встал — теперь у него были силы, хоть и немного, — и пошел к тому большому камню, и нашел ледяной горный ручей, и напился. Но от светлой воды горного ручья его глаза стали прозрачны, как вода. Первый человек увидел свое отражение в ручье и огорчился: ведь прежде у него были темные глаза, как у изнеженных глупых артолийцев из южных городов, и ему казалось, что светлые глаза — это некрасиво. Горная кошка подошла к нему и сказала: "Глупое создание, чем ты недоволен?" "Раньше я был красивый, — ответил первый человек, — а теперь от здешней еды и здешнего питья стал уродлив, как тролль". "Глупое создание, — сказала кошка. — Я не знаю, кто такой тролль, но раньше ты был бледный, как личинка жука-броненосца, а теперь темный, как моя шкурка. Теперь ты мне нравишься". И горная кошка перекувырнулась через голову и сбросила шкурку, и превратилась в красивую маленькую женщину с темной кожей и светлыми глазами. Из своей шкуры она сделала одежду себе и первому человеку. И научила его, какие травы можно есть, а какие нельзя, каких зверей можно ловить, а каких нельзя, и как сделать из веток навес от непогоды. И первый человек женился на Горной Кошке, и дети их детей заселили Северные горы. Это был наш народ, который бледные изнеженные артолийцы в своих южных городах называют турепанами.
Оревалат Аартелинур,
"Сказания Северных гор"
--
Турепане служили в Артолии шоферами, швейцарами, официантами и бандитами. Больше всего их было среди шоферов и бандитов. Но криминальный слой турепан скрывался в подозрительных местах и выползал лишь в темное время суток, а летучие такси они водили повсеместно среди бела дня. Говорят, в своих горных ущельях турепане — самый красивый народ. Глаза у них светлые, волосы черные, а кожа темно-коричневая. К этому еще полагаются варварски яркие национальные одежды, расшитые бисером и перьями, и многочисленные амулеты повсюду — на руках, на шее, в ушах, в волосах и даже в носу. А Говард как-то клялся Карине, что видел голого турепанина в бане — так у него будто бы даже в срамном месте звякал бубенец, отгонял злых духов.
Впрочем, этому Карина не верила: как бы черномазый турепанин оказался в артолийской бане? Да и вообще, по слухам, они никогда не моются.
В любом случае, городские турепане Карине решительно не нравились. Необычный цвет кожи, вечные шнурки с побрякушками, особенно нелепые в сочетании со скучным цивильным костюмом или — еще хуже — с мундиром швейцара. Неправильная речь, все эти гортанные звуки, проскакивающие в артолийской фразе, в коей их быть не должно ни при каких обстоятельствах. Но больше всего Карину пугали светлые — почти белые на фоне темных лиц — глаза турепанских варваров.
Они были повсюду, и в то же время — вызывающе другие. Своих детей и жен они в города не отправляли, и ни один артолиец не мог встретить на улице варвара моложе пятнадцати лет. Все они говорили с чудовищным акцентом, все были малограмотны или вовсе не умели читать, ни один из них никогда не поднялся выше обслуги. Только транспорт водить и насобачивались, да разве много нужно для этого ума! Всем было известно, что турепане тупы, гораздо глупее артолийцев. Разговаривая с горцем в ресторане или в кабине такси, горожане невольно переходили на короткие примитивные фразы — не поймет еще, принесет не то блюдо или завезет невесть куда. А смотрят при этом нагло и с каким-то превосходством, будто знают об артолийцах, высшей расе, что-то постыдное.
Никому в голову не могло прийти взять турепанина в домашние слуги, разве что в садовники или опять же в шоферы. Кто их поймет, этих дикарей, прикинувшихся ручными! Прирежут еще мимоходом. Свят-свят.
Карина не была настолько богата, чтобы задумываться о найме прислуги. Собственно, она — младшая секретарша в конторе по торговле недвижимостью — сама была почти прислугой. Жалованья едва хватало на небольшую квартирку (правда, на площади Зеленых фей, в приличном районе), на дорогу до работы (пешком далеко, приходилось летать на наемных флаерах) да на пропитание. Ценой неимоверного самопожертвования Карина смогла позволить себе стереовизор и аквариум с полосатым тритоном. Сейчас она копила на новое пальто, поэтому не ужинала. И для фигуры, кстати, полезно.
Рабочий день кончился, клерки потянулись к стоянке летучих такси. Важно вышел господин Штельф из отдела производственных помещений и двинулся к собственному флаеру. Стайка девушек из отдела рекламы, все на тоненьких каблучках, все в коротеньких юбочках, пробежала, стрекоча, к большой шестиместной машине. Карина села в первое попавшееся такси и полезла в сумочку за кошельком. Кошелька не было. "Где же он?" — заметалась Карина, судорожно вспоминая, не оставила ли деньги в ящике стола. Водитель, разумеется, турепанин, молча ждал, глядя своими страшными светлыми глазами, и под его взглядом у Карины задрожали руки.
— Простите, — пролепетала она. — Я лучше выйду. У меня нет денег.
— Далэко ехать? — спросил белоглазый, уставившись прямо ей в лицо.
— Я выйду, выпустите меня… — бормотала Карина, шаря по дверце и не находя ручки. Турепанин стремительным движением наклонился и перехватил ее руку.
— Нэ спэши. Скажи, далэко ехать?
— На площадь Зеленых фей, — запинаясь, ответила Карина.
— Ну и поэдем, — сказал белоглазый. — Я сэгодня добрй, довэзу за так.
Всю недолгую дорогу Карина пугала себя страшными историями о нападениях на доверчивых пассажирок. Ей представлялось, как турепанин завозит ее в глухой переулок и перерезает ей горло: ведь у нее нет денег, но с нее можно снять и продать одежду. А колечко, мамино колечко на пальце! Оно серебряное, стоит не меньше сорока динариев, а то и все пятьдесят. Говорят, убивают и за меньшее… И того хуже: ходят рассказы про сексуальные извращения варваров. А она молодая и хорошенькая. Боги, вдруг этот страшный горец захочет… Карина зажмурилась.