Он вначале почти полюбил эту твердую, неподвижную, надежную землю, пусть на ней все иное: и солнце, и река, и город, и люди. Даже имя у него здесь было другое. Во время долгого пути Емшу не звали никак, для всех пленников было общее слово - «сакалиба»(5), но Наим окинул его хозяйским взором и сказал: «Кунут». Потом Емша начал понимать местный язык и узнал, что это означает «покорный».
Жизнь у Наима была сносной: таскать кувшины с оливковым маслом и прочая помощь в лавке. Кормили неплохо. Хозяин хороший, не самодур. Емша, сам купец, не мог не зауважать его деловую сметку. Со временем заросли язвы на ногах, зажила избитая спина, и только неправильно сросшиеся ребра болели на плохую погоду.
Да только тоска, как ее уймешь? Емша считал время: три года получалось, как он тут. Бежать - не убежишь, поймают. Да и куда? Беглого раба не возьмут на корабль, чтобы переплыть это огромное, нескончаемое море.
А с месяц назад в Ишбилье появились первые беглецы. Испуганные и жалкие, они рассказывали о косматых свирепых людях, что плыли на множестве лодок по Гвадалквивиру, нападая на каждого, сжигая все на своем пути.
С самого первого дня Емша жадно слушал истории о маджус(6) - так местные называли страшных чужаков. Слушал, и душа его замирала. Неужели это и есть те северяне, которых он встречал в Ладоге? И теперь они приплыли сюда, в этот южный отдаленный край? Они ведь знают, как попасть обратно в Ладогу, а оттуда... неужели в Искоростень? И в сердце у Емши поселилось давно забытое чувство, которое он не сразу осмелился назвать надеждой.
Торговый квартал находился рядом с рекой - хорошее место, много народу в наимовой лавке, но сейчас это сыграло с семейством Наима злую шутку. Им предстояло идти через весь город, заполненный обезумевшей толпой. Чем ближе они продвигались к площади, тем больше людей было вокруг. Улицы стали шире, и по ним громыхали повозки, от которых все шарахались в стороны. Но потом людей стало так много, что расходиться было уже некуда, и возницы тщетно надрывали горло, требуя разойтись - вокруг них кружили людские водовороты, лошади испугано ржали и вставали на дыбы.
Труднее всего было не растерять друг друга. Наим держал обеих жен за балахоны, Зарият взяла Саида на руки. Шафик вцепился в поводья осла.
Когда проталкивались через площадь, ворота цитадели распахнулись Оттуда вырвалась небольшая группа всадников и тут же увязла в толпе.
- Наместник эмира удирает! Бросает нас на милость Аллаха! - забурлило вокруг.
- Предатель!
- Жалкий трус!
Полетел камень. Воины обнажили сабли, раздались крики. Люди зашарахались в стороны. Емшу сбили с ног, посыпались удары. Закрывая голову одной рукой, он с огромным трудом встал, озираясь. Ни Наима, ни Зарият рядом не было в этом море выпученных глаз, оскаленных ртов и всколоченных волос. Словно волной, его потащило куда-то, и он бился в этой вязкой толпе, надрывая горло, крича что-то, не разбирая, на каком языке. Его выволокло в переулок, где он смог наконец-то выбраться из потока. Обессиленный, в разорванной одежде, он забился в расщелину между домами и прислонился к прохладному камню стены. Чувствуя боль в левой руке, сжал пальцы в кулак и разжал. Ничего, кости целы, просто на нее наступили в толпе.
В расщелине смердело нечистотами, но зато было безопасно. Совсем рядом, протяни руку, метались испуганные люди, резко кричали куры, которых давили, не глядя. Емша вдруг понял, - у него даже голова кругом пошла от открытия - понял, что оказался свободен. Наместника нет, властей нет. Вся Ишбилья бежит в горы, и никто, никто не станет искать его, никто не поймает и не запорет до смерти на площади. Остается только дождаться прихода варягов.
Когда схлынула толпа, он выбрался из убежища, размял затекшие ноги и руки и побрел назад, к пристани. На площади там и сям лежали затоптанные трупы. Везде он натыкался на распахнутые двери, улицы были усеяны обрывками одежд и рассыпавшимся зерном. Кое-где дорогу преграждали сломанные телеги. Собака облизывала лошадиную тушу с перерезанным горлом.
- Кунут! Кунут! - вдруг раздалось за спиной, и сердце Емши упало.
Через площадь бежал Шафик с Саидом на плечах, а следом - Зарият.
- Мы потерялись, Кунут! И осла потеряли. Ходили, искали отца, но не нашли... - Шафик замолчал, переводя дыхание.