О цели поездки Андреаса в Новгород мнения исследователей рознятся. В ЖАН сообщалось, что он прибыл дабы полюбоваться на молодость князя Александра — «видети дивный възрастъ его». В советское время расхожим было представление, что его путешествие носило разведывательный характер[948]. Сейчас принято считать, что речь идет об ознакомительном визите вежливости, в ходе которого, возможно, обсуждался вопрос о совместных действиях против литовцев[949].
Действительно, как мы указывали, в 1238–1239 гг. основным направлением в политике Ярослава Всеволодовича была Литва. Укреплялись границы и готовились меры антилитовского характера. В 1239 г. Ярослав захватил Смоленск, а его сын обосновался в Торопце и начал строить оборонительную линию по Шелони. В том же году Александр Ярославич женился на наследнице полоцкого стола, открыто заявив свои претензии на Полоцк, где в то время хозяйничали литовцы. Подконтрольные Ярославу земли в эти годы протянулись вдоль всех восточных владений Литвы: Смоленск — Торопец — Псковская земля. Возможно, готовилось нападение на Полоцк, и привлечение к одновременной атаке на Литву крестоносцев было в русле этой политики.
С другой стороны, в отечественной и зарубежной науке в первой половине XX в. утвердилось мнение, что в конце 1230-х гг. при дворе папы Римского созрел план агрессии против ослабленной монголами Руси[950]. Наиболее четко и однозначно эту концепцию сформулировал финский историк Густав Адольф Доннер (Dormer), выпустивший в 1929 г. большую работу про кардинала Вильгельма Сабинского, который до 1244 г. был епископом Моденским и папским легатом в странах Балтии[951]. Основным доказательством согласованности ударов католических сил против Руси считалась их одновременность. В июле 1240 г. — высадка шведов на Неве, в сентябре 1240 г. немецкая атака на Изборск и Псков, а зимой 1240/41 г. захват датчанами в союзе с орденскими братьями Водской земли и Копорья. Создавалось впечатление, что эти действия скоординированы. Удобным местом для организации и согласования выступления сторон признавался Стенби, где летом 1238 г. встретились датский король Вальдемар, легат папы Римского в странах Балтии Вильгельм Моденский и новоиспеченный ливонский магистр Герман Балк. Здесь они 7 июня 1238 г. подписали акт о передаче (возврате) Дании владений в Северной Эстонии, отобранных у нее меченосцами в 1225 г.[952] Одновременно, этот акт оговаривал раздел владений, которые, возможно, потом будут совместно завоеваны Данией и Орденом: ⅔ Дании, ⅓ Ордену. Стенбийский договор не только укреплял единство католических сил в Прибалтике, но и представлял фактически союзный (и наступательный) договор между Ливонским орденом и Данией[953]. Через два года после Стенби почти все участники подписания этого договора приняли участие в тех или иных антирусских мероприятиях. Легко представить, как делает это Доннер, а вслед за ним многие другие исследователи, что именно летом 1238 г. они, встретившись лично, договорились о сроках совместного выступления[954]. Как писал И. П. Шаскольский, «Стенбийским договором, заключенным при участии папского легата, уже прямо предусматривался в ближайшем будущем совместный поход немцев и датчан против русских земель»[955]. Исследователи допускали, что Вильгельм Моденский, заняв пост легата в 1234 г., сразу поставил перед собой цель объединить прибалтийских колонизаторов, указав им общего врага — православную Русь[956]. Не смущает и непричастность к Стенбийскому договору Швеции. С 1234 г., когда к власти там при содействии датского короля Вальдемара пришел король Эрик Эрикссон, в стране сохранялось значительное влияние Дании. План общего вторжения готовился с 1234 г., был окончательно утвержден в 1238 г., а реализован в 1240 г. В этом случае и поездка Андреаса фон Вельвена приобретает оттенок подготовительного (разведывательного) мероприятия.
Однако как указывали даже сторонники концепции о согласованных действиях интервентов, «прямых указаний на шведско-немецкие переговоры и соглашение о совместном нападении на Русь источники не дают»[957]. Собственно единственным доказательством остается кажущаяся одновременность событий[958]. Все остальные аргументы без труда рассеиваются[959]. Да и одновременность не вполне очевидна: между Невской битвой и захватом Изборска проходят два месяца, а вторжение в Водскую землю совершается только через полгода. Пытаясь обойти этот острый угол, И. П. Шаскольский специально оговаривает, что «договоренность о совершении в ближайшем будущем похода против русских земель в 1238 г. была, по-видимому, установлена лишь в принципе, без деталей»[960]. Отсюда якобы и погрешность в два месяца[961].
948
Бегунов, Клейненберг, Шаскольский, 1966. С. 225; Назарова, 1999. С. 195–196. Ср.: Шаскольский, 1951. С. 187, прим. 2.
949
Назарова, 1999. С. 196; Матузова, Назарова, 2002. С. 307. В. А. Кучкин предполагал, что посольство Андреаса состоялось летом 1236 г. и было связано с попыткой привлечь новгородцев к крестовому походу на Литву, завершившемуся битвой при Сауле (Кучкин, 1994. С. 56; Кучкин, 1996. С. 11; Кучкин, 1999. С. 134). Кроме того, Кучкин сильно преувеличивает самостоятельность Александра Ярославича летом 1236 г., когда, по нашим подсчетам, Ярослав Всеволодович еще не отбыл из Новгорода в Киев (Хрустелев, 2008. С. 51), он также заставляет предположить, что Андреас фон Вельвен был меченосцем, а затем (в 1237 г.) перешел в Тевтонский Орден и сразу достиг там административных высот (Benninghoven, 1965. S. 444–445). Все это предположить затруднительно. Подробную критику этой гипотезы см.: Матузова, Назарова, 2002. С. 306–307.
950
Donner, 1929. S. 217–233; Ammann, 1936. S. 226; Пашуто, 1949. C. 52–76; Шаскольский, 1951. C. 181–185; Пашуто, 1956. C. 174–175; Рамм, 1959. C. 125–130; Тихомиров, 1975. C. 328; Шаскольский, 1978. C. 147-1486 153–156; Гумилев, 1992. C. 521; Сорокин, 1993. C. 9; Шаскольский, 1995. C. 17; Christiansen, 1997. P. 113, 133–134; Jutikkala, Pirinen, 2003. P. 52; Назарова, 2003. C. 223–224; Соколов, 2004. C. 261.
953
Donner, 1929. S. 223; Ammann, 1936. S. 219; Шаскольский, 1978. C. 153–154. Это признают даже противники концепции о согласованных действиях стран Запада против Руси в 1240 г.: Назарова, 1999. С. 194; Urban, 2003. Р. 91.
954
Donner, 1929. S. 217, 222–223, 233; Ammann, 1936. S. 226; Пашуто, 1949. C. 52–76; Шаскольский, 1951. C. 181–185; Рамм, 1959. C. 125–130; Шаскольский, 1978. C. 153–156; Шаскольский, 1995. C. 17; Christiansen, 1997. P. 113, 133–134.
956
Donner, 1929. S. 217, 222–223; Шаскольский, 1951. С. 177–187; Пашуто, 1956. С. 174–175; Рамм, 1959. С. 122–129; Шаскольский, 1978. С. 153.
959
Например, Г. А. Доннер в качестве аргумента указывал на летнее время вторжения: якобы походы в Прибалтике обычно проводились зимой, а лето — это ради возможности шведам совершить переброску сил морем (Donner, 1929. S. 226–227). Однако как указала Е. Л. Назарова, уже Генрих Латвийский упоминает как зимние, так летние, весенние и осенние военные предприятия (Назарова, 1999. С. 197, прим. 51. См. например: ГЛ. XX, 2; XXVII, 2; XXVIII, 5–6).
961
С этой сложностью пытался бороться и Г. А. Доннер. Он считал, что сбор крестоносцев в Ливонии был назначен еще ранее Невской битвы, а двинулись они к Изборску не позднее 1 сентября, то есть планировались синхронные нападения, но немцы задержались (Donner, 1929. S. 226). Сложно представить себе средневековое воинство, которое два месяца ждет подхода опоздавших.
См.: Назарова, 1999. С. 196–197.