Примечательно, что Мейнард избрал наиболее близкое к русским владениям поселение. Именно здесь он построил первую деревянную церковь[79], а в следующем году приступил к возведению замка с помощью готландских каменщиков[80]. Официальной причиной строительства каменных стен стали участившиеся набеги литовцев. Одно из таких вторжений состоялось уже следующей после прибытия Мейнарда зимой. Миссионер вместе с местными жителями вынужден был укрыться в лесах, после чего «начал обвинять ливов в глупости за то, что у них нет никаких укреплений»[81]. В обмен на содействие в усилении обороноспособности селянам предлагалось принять христианство. На эти условия старейшины выразили свое согласие, после чего летом 1185 г. началось строительство двух замков: в Икесколе, месте начала проповеди, и на Мартыньсала (Гольм, Holm)[82], административном центре района[83].
Казалось бы, внезапная и безболезненная удача: ливы обещают креститься, а некоторые, вероятно, уже сделали это. Мейнард пишет победную реляцию в Бремен, а оттуда торжественное послание отправляется в Рим. В 1186 г. следует посвящение миссионера в епископы Икескольские, подтвержденное папской буллой от 1 октября 1188 г.[84] Период, пока строились замки (около 7 лет), был наиболее благоприятным для христианизации, распространившейся тогда почти на все ливские области, включая Торейду[85]. Причем считалось, что проповедь ведется на землях, подвластных полоцкому князю и с его согласия. Естественно предположить, что судьба новопостроенных замков также обсуждалась при полоцком дворе. Из того, что русские никак не воспротивились возведению этих фортификационных сооружений, можно заключить, что Мейнард не собирался противопоставлять их сюзерену этих земель, Полоцку. Возможно, существовало некое соглашение, по которому русские интересы учитывались в полном объеме: вплоть до создания русских гарнизонов. Тем более примечательны действия ливов после завершения строительства:
«Когда был закончен второй замок, нечестивые люди, забыв клятву, нарушили договор, и не нашлось ни одного, кто принял бы христианство», — пишет Генрих Латвийский[86].
Более того, даже уже крещенные стали возвращаться в язычество[87]. Единомоментный крах всех иллюзий сразил Мейнарда:
«неудивительно, что проповедник смутился духом, особенно когда мало-помалу имущество его было расхищено, людей его избили, а самого его ливы решили изгнать из своих владений»[88].
В это время, а речь, судя по всему, идет о весне 1195 г.[89], в устье Даугавы задержалось несколько немецких торговых кораблей. Они собирались «к Пасхе» отправиться на Готланд. Мейнард решил воспользоваться ситуацией и пригрозить ливским вождям. В сопровождении всех имеющихся в его распоряжении священников и других августинцев он направился к кораблям с намерением отплыть на родину, бросив приход и проповедь. Надо полагать, он не имел реальных планов покидать Ливонию. Здесь гибло дело всей его жизни, а при таких обстоятельствах естественно идти на многочисленные ухищрения. Был пущен слух, что Мейнард собирается вернуться в Германию для сбора войска, которое под знаком креста прибудет к ливам и принудит их исполнить свое обещание. Старейшины бросились к возмущенному миссионеру с молением не покидать их и обещанием все исполнить, лишь бы он не вызывал крестоносцев:
«Бесхитростный, он поверил всем словам и… вернулся с ливами 90 назад»[90].
Даже если Мейнард желал вооруженного вмешательства в ливонские дела, он не имел к тому практически никаких шансов. Для всех желающих принять на себя крест наиболее привлекательным было участие в военных операциях в Святой Палестине, где только что завершился неудачный, но блистательный III Крестовый поход (1189–1192), не шедший ни в какое сравнение с предполагаемыми потасовками в лесах и болотах Прибалтики. В период правления Генриха VI (1190–1197) (!) обладателя четырех корон (германской, итальянской, сицилийской и императорской), было совершенно невозможно привлечь в подвластные ему земли воинов для охраны горстки христиан в устье Даугавы. Планы императора распространялись исключительно в южном направлении. Он воевал в Италии и Сицилии, вмешивался в дела Испании и в борьбу мусульманских эмиров Туниса, а умер в Мессене при подготовке нового крестового похода, который планировал уже с 1195 г.[91] Отвлекать рыцарей на каких-то ливов было для него совершенно недопустимо. Кроме того, отношения Г енриха и папы Целестина III (1191–1198) всегда оставались натянутыми. Император даже запрещал общаться с папой немецким епископам, а от отлучения его спасали лишь страхи и слабость понтифика.
79
Первая церковь в Икесколе была именно деревянной: Граудонис, 1970. С. 334–335; Матузова, Назарова, 2002. С. 61. Ф. фон Кейсслер считал, что Мейнард начал свою проповедь в Ливонии задолго до строительства церкви в Икесколе (Кейсслер, 1900. С. 6). Однако он соглашался с тем, что храм построили в 1184 г., что само по себе не позволяет серьезно удревнить дату начала миссионерской деятельности Мейнарда: в любом случае 1183 или 1184 гг.
82
Название Мартыньсала является современным и происходит от простроенной на острове церкви. Немцы называли его Кирхгольм (
85
Предполагается, что Икесколькое епископство при Мейнарде делилось на две «церковно-административные области»: первая включала ближайшие к устью Даугавы земли и называлась собственно Ливонией, а вторая объединяла ливов, проживавших в низовьях Гауи и потому именовалась Торейда.
См.: Матузова, Назарова, 2002. С. 66, прим. 38.
89
Большинство исследователей (А. Бауэр, Л. А. Арбузов, Ф. Беннингхофен, Э. Мугуревич) предполагают, что строительство замков растянулось почти на 10 лет и отказ ливов креститься относится к 1195–1196 гг. (HCL, 5; Benninghoven, 1965. S. 26). Исключение составляет Е. Л. Назарова, которая считает, для строительства было вполне достаточно и 7 лет и ничто не мешает датировать события 1192 г. Аргументом в пользу этой датировки является то, что в изложении Генриха Латвийского описание отказа ливов креститься не на много отстоит в тексте от сообщения о солнечном затмении, состоявшемся 23 июня 1191 г. (Матузова, Назарова, 2002. С. 63–64, прим. 21; ГЛ. I, 10; Schroeter, 1923. SS. 6, 42, 119, karte 72). Однако композиция хроники Генриха Латвийского позволяет утверждать, что все последние главы первой книги относятся к последним годам жизни Мейнарда, которому, собственно, и посвящена эта часть текста. А вставка о деятельности брата Теодориха вообще должна восприниматься как коллекция выписок из жития этого священнослужителя. Сообщение о затмении фактически никак не соотносится с деятельностью Мейнарда. В противном случае мы приобретаем значительную лакуну в событиях 1193–1196 гг., о которых, таким образом, ничего не известно. Если Теодорих, как считает Назарова, еще в 1193 г. прибыл в Рим и беседовал с папой, который тогда же призвал к крестовому походу, то эти годы должны быть насыщены интенсивной деятельностью, связанной с урегулированием отношений ливских старейшин с Мейнардом. Ничего подобного не происходит. Генрих Латвийский сообщает только, что «епископ Мейнард после множества трудов и огорчений слег в постель» и вскоре умер (ГЛ. I, 14). Скорее всего, Мейнард преставился, не дождавшись известий от Теодориха, который после этого на несколько лет исчезает из изложения, что можно объяснить его хлопотами при римском дворе и в германских княжествах, то есть фактическим отсутствием в Ливонии.