Русско-эстонский гарнизон хорошо подготовился к осаде. Хотя их командир (Варемар, Воемир) погиб во время набега на латгалов, но подготовить оборону он все же успел. Имелись всевозможные осадные и наступательные машины, множество арбалетов и боеприпасов. Осада продолжалась более двух недель (с 1 по 15 августа 1223 г.) и завершилась только когда появилась угроза массового голода и болезней. Рижане согласились на почетный мир, по которому все осажденные отпускались на волю, но были обязаны вновь принять христианство. Казни коснулись только русских:
«Русских же, бывших в замке, пришедших на помощь вероотступникам, после взятия замка всех повесили перед ним на устрашение другим русским»[329].
Еще во время осады Вильянди в Эстонию вступили русские полки, возглавляемые Ярославом Всеволодовичем, которого старейшины пригласили помогать в борьбе с немцами:
«Между тем старейшины из Саккалы посланы были в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян. И послал король суздальский (Susdalia) своего брата, а с ним много войска в помощь новгородцам; и шли с ним новгородцы и король псковский (Plescekowe) со своими горожанами, а было всего в войске около двадцати тысяч человек.
Пришли они в Унгавнию под Дорпат (Tarbatam) и прислали им жители Дорпата большие дары, передали в руки короля братьев-рыцарей, и тевтонов, которых держали в плену, коней, балисты и многое другое, прося помощи против латинян. И поставил король в замке своих людей, чтобы иметь господство в Унгавнии и во всей Эстонии»[330].
Князь Ярослав вступил в Эстонию на правах хозяина. Угандийцы в Юрьеве (Дерпте) и Оденпе принесли ему присягу верности за себя и своих соплеменников. Не задерживаясь надолго в покорившихся землях, Ярослав немедленно пошел на Ригу, собирая по пути ополчение из местных жителей. Только на границе Ливонии он был остановлен просьбами традиционных новгородских союзников в борьбе с крестоносцами — эзельцев. Эсты с острова Эзель не считали верным тратить силы на вторжение в инородную страну, населенную враждебными ливами и латгалами. Там объединенные эстонские силы встретятся не только с армией рижан, но и с широким партизанским движением. Все это могло привести к серьезным людским потерям и вызвать сомнения в успехе. Предыдущие набеги в Ливонию эстов или русских обычно заканчивались ответным вторжением из этих областей. Более перспективной эзельцам казалась атака на Ревель, центр датской власти в регионе. Во-первых, датчане тогда являлись официальными претендентами на власть в Эстонии, причем в этой роли оттеснили рижан на второй план. Во-вторых, эсты уже имели опыт победоносной борьбы с датчанами и даже захвата их крепостей, а вот немецкие замки брать им еще не приходилось. Удар на Ревель мог привести к полному изгнанию датчан из Прибалтики и устранению одного из ключевых участников конфликта. Этим можно было существенно повлиять на будущее всего северного крестоносного движения.
У жителей Эзеля с датчанами были свои счеты, и существование инородного Ревеля мешало им больше, чем далекой Риги. Судя по всему, к этой же позиции склонялись и новгородцы. Следует заметить, что традиционным путем движения новгородских войск в Эстонию являлся маршрут, огибающий Чудское озеро с севера через земли води, нарвскую переправу и Виронию. Так шли войска Мстислава Удалого во время походов 1209, 1212 гг. и так же, возможно, двигались русские полки в 1218 г.[331] Это объясняет особенную заинтересованностью новгородцев в контроле именно над этими северными землями, примыкавшими к Финскому заливу, важнейшей для Новгорода торговой трассе. Южнее, то есть в Уганди, была зона ответственности Пскова, который сейчас плохо справлялся со своими обязанностями, и потому новгородцы вынуждены были вмешаться[332].
Еще раздумывая о дальнейших планах на эстонско-ливонской границе, Ярослав узнал о событиях в Сакале, падении Вильянди и о предательстве местных жителей в отношении русских участников обороны. Гнев князя был безграничен. Из его эстонских сторонников, очевидно, именно сакальцы менее всего были заинтересованы в походе на Ревель. Во много крат более важной для них была Рига и в целом война против немцев. Выдав русских в Вильянди и сохранив себе жизнь, сакальцы растоптали плоды едва не достигнутой победы над крестоносцами. Они предали своего самого важного стратегического союзника в борьбе с немцами. Выбор был сделан. Ярослав повернул полки на север и прошел по Сакале огнем и мечом, мстя за повешенных рижанами соплеменников:
332
Генрих не назвал по имени хорошо известного ему Владимира Мстиславича. Возможно, это было связано с тем, что тот уже не являлся псковским правителем. Смена династии в Новгороде вполне могла привести и к переменам на псковском столе. В походе 1218 г. он еще, возможно, участвовал, но позднее о его деятельности ничего не известно. Предполагается, что под 1225 г. он (вероятно, в качестве князя новоторжского) упоминается среди участников похода Ярослава Всеволодовича против литвы, грабившей новоторжские и смоленские волости: «Князь же, Ярославъ и Володимиръ съ сыномъ и с новотържьци, княжь дворъ, новгородцевъ мало, торопцяне съ князьмь своимь Давыдомь пондоша по нихъ» (НПЛ, 64, 269). См.: Taube, 1935. S. 458; Матузова, Назарова, 2002. С. 299, прим. 5. Однако на роль упоминаемого здесь князя Владимира более подходит родной брат Ярослава Владимир Всеволодович, княживший тогда в Стародубе Суздальском и, возможно, в Москве (Рапов, 1977. С. 172). Он умер в 1227 г., и летопись не сообщает о его сыновьях. Однако допустить, что суздальские правители пустили на княжение в стратегически важную новгородскую волость Торжок представителя беспокойных Ростиславичей, — Владимира Мстиславича — затруднительно.