«То же слышавъше пльсковици, яко приведе Ярослав пълкы, убоявшеся того, възяша миръ съ рижаны, Новгородъ выложивъше, а рекуче: «то вы, а то новгородьци; а намъ ненадобе; нъ оже поидуть на насъ, тъ вы намъ помозите»; и они рекоша: «тако буди»; и пояша у нихъ 40 муж въ талбу»[507].
Рижане прислали в помощь Пскову для противостояния с Новгородом военный отряд, судя по перечислению этнических групп его участников, немалый: «Немьци и Чюдь, Лотыголу и Либь». На Северо-Западе Руси назревала настоящая гражданская война. Инициативу по разрешению дела миром проявил сам князь Ярослав — он послал к псковичам парламентера со словами:
«поидите съ мною на путь [на Ригу], а зла до васъ есмь не мыслилъ никотораго же; а техъ ми выдаите, кто мя обадилъ [оклеветал] къ вамъ»[508].
Псковичи во всем отказали. Их посланник сообщил, что своих они не выдадут и на Ригу не пойдут: во-первых, потому что мир заключили с немцами, а во-вторых, потому что после предыдущих походов (на Ревель, на Оденпе, на Венден)[509] новгородцы оставляли псковичей без поддержки, а ведь именно псковичам немцы мстили после новгородских вторжений:
«тобе ся, княже, кланяемъ и братьи новгородьцемъ;
на путь не идемъ, а братьи своеи не выдаемъ;
а с рижаны есме миръ взяли.
къ Колываню есте ходивъше, серебро поимали, а сами поидосте в Новъгородъ, а правды не створися, города не взясте, а у Кеси такоже, а у Медвеже голове такоже;
а за то нашю братью избиша на озере, а инии поведени, а вы, роздравше, та прочь (а вы толко раздравши да прочь);
или есте на нас удумали, тъ мы противу васъ съ Святою Богородицею и съ поклономъ;
то вы луче насъ исечите [неже поганыи], а жены и дети поемлете собе, а не луче погании;
тъ вамъ ся кланяемъ»[510].
Новгородцы отказались поддержать Ярослава в его походе на Ригу. Переяславские полки были отправлены домой, как и рижский отряд из Пскова. В ходе конфликта псковичи сумели сохранить самостоятельность в определении своей внешнеполитической позиции. Они даже выгнали сторонников Ярослава из своей общины:
«поидите по князи своемь, намъ есте не братья».
Не выдержав обид и своей беспомощности, Ярослав покинул Новгород. В качестве местоблюстителей он оставил сыновей — Федора и Александра. Те, однако, долго не продержались — зима была голодной, и народ бунтовал. В феврале 1229 г. новгородцы сменили посадника и отправили жесткие требования к Ярославу. Не дождавшись ответа и испугавшись городских волнений, княжичи со своими сторонниками сбежали из города. Новгородцы пригласили к себе нового правителя — Михаила Черниговского.
Новгородско-псковский конфликт 1228 г. неоднократно привлекали внимание исследователей[511]. Действительно, перед нами подробное изложение событий, в ходе которых был установлен военно-политический союз Рижской епархии и города Пскова, предполагавший оказание помощи сторонами друг другу в случае нападения третьей стороны — прежде всего, вероятно, новгородцев и литовцев[512]. Первый такой альянс источники фиксируют в 1210 г., но он не носил антиновгородской направленности. Тогда союз был подкреплен браком дочери князя Владимира Мстиславича и Теодориха фон Бекесховеде. Теперь, после смерти князя Владимира, союзные отношения подтвердила уже община Пскова.
Основной вопрос, вокруг которого раскладываются мнения и оценки событий, заключается в том, насколько реальными были планы князя Ярослава наказать псковичей. Или он в самом деле собирался идти на Ригу? Существовала ли действительно причина для конфликта или он был основан на домыслах и недоверии псковичей? А.В. Валеров считает, что Ярослав был оклеветан новгородскими оппозиционерами — сторонниками Внезда Водовика и Бориса Негочевича[513]. Исследователь, вслед за И. Я. Фрояновым и А. Ю. Дворниченко, полагает допустимым, что князь с посадником и тысяцким везли в голодающий Псков продовольствие — «овощь»[514]. Однако в летописи Ярослав причисляет «овощь», как и «поволокы» (ткани), к дарам, адресованным явно не для всех. «Овощь» — то есть плоды с огорода (ягоды, фрукты, овощи) — вряд ли мог накормить голодающий город[515]. Почву для конфликта Валеров видит в нежелании псковичей портить отношения с Ригой, борьба с которой нередко выходила для них боком. На эту почву новгородцы подсыпали слух о неприязни Ярослава к некоторым псковичам[516]. С другой стороны, Е.Л. Назарова считает, что опасения псковичей были вовсе не напрасны. Репрессии со стороны Новгорода и князя Ярослава вполне могли настигнуть обособившуюся республику (как это было, например, в 1179 г.)[517]. Также Назарова ставит под сомнение возможный успех русского вторжения в Ливонию в 1228 г.: «В источниках нет даже намеков на попытки русской стороны предварительно договориться с местными народами Восточной Прибалтики, без поддержки которых нельзя было рассчитывать на быстрый проход русского войска через всю страну к Риге»[518]. Исследовательница считает, что это и насторожило псковичей, которые, как и многие новгородцы, предпочитали развитие торговых связей, а не военного конфликта[519]. Однако очевидно, что без поддержки Пскова ни новгородцы, ни Ярослав на Ригу идти не собирались. Псковичи также вполне могли обеспечить поддержку некоторых соседних эстонских племен.
509
Если поход на Ревель можно датировать однозначно — 1223 г. (ГЛ. XXVII, 3), то на Кесь (Венден) ходили и в 1218 и в 1221 г. (НПЛ, 59–60, 261; ГЛ. XXV, 3), а на Оденпе — в 1210, 1216, 1217, а может и в 1223 гг (ГЛ. XIV, 2; XX, 3, 7, 8; XXII, 6). Поражение же псковичей «на озере» от Литвы (?) вообще относится к 1212 г. (НПЛ, 52, 250). Вероятно, речь псковского посланника была пространной и охватывала многолетний диапазон новгородско-псковских отношений. В. И. Матузова и Е. Л. Назарова считают, что псковичи отсылали к ближайшим по времени походам 1217, 1221 и 1223 гг., но «поражение на озере» и они не смогли датировать ближе, чем 1212 годом (Матузова, Назарова, 2002. С. 301, прим. 15).
510
НПЛ, 66. В круглых скобках — разночтения, а в квадратных — прибавления по Комиссионному списку (НПЛ, 271–272).
511
Тихомиров, 1975. С. 324–325; Подвигина, 1976. С. 134; Алексеев, 1980. С. 32; Фроянов, Дворниченко, 1988. С. 177; Янин, 1992. С. 10; Валеров, 2004. С. 145–156.
515
В русских летописях «овощь» чаще всего используется в значении «экзотический фрукт». Так князь Святослав, расхваливая свой любимый Переяславец на Дунае, говорит, что туда обильно стекаются товары от всех стран: и «от Грекъ злато, паволоки, вина и овощеве розноличныя» (ЛЛ, 68). А князь Владимир, устраивая в Киеве праздник, приказал раздавать народу «Хлебы, мяса, рыбы, овощь розноличныи, медъ въ бчелкахъ, а въ другыхъ квасъ» (ЛЛ, 126). Позднее Афанасий Никитин, описывая в своем «Хожений за три моря» съестные припасы на рынке в городе Видар, столице Бахманитского султаната, отмечал — «все овощ, а на Рускую землю товара нет» (Львов., 204).
517
Назарова, 1998. С. 352–359; Матузова, Назарова, 2002. С. 299–301. Про поход 1179 г. см.: ИЛ, 608; Назарова, 1996. С. 66; Назарова, 2000. С. 38–40.