В начале 1249 г. Александр вернулся из Орды, но только под 1250 г. НПЛ сообщает о прибытии князя в Новгород[82]. События этих лет крайне скудно описаны в летописи. Считается, что, став киевским князем, Александр в Киев не поехал[83]. По версии В. Н. Татищева, его не пустили новгородцы «татар ради»[84]. Город якобы был настолько разорен, что не представлял ценности в качестве княжеского центра. Это — существенное преувеличение. Действительно, разорение было колоссальным, но Киев и после этого сохранил значение важного экономического центра. Здесь остались конторы итальянских купцов, действовала традиционная переправа через Днепр, сохранялись административные функции[85]. Плано Карпини, проезжавший через Киев в 1246 и 1247 гг., писал, что «этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они в самом тяжелом рабстве»[86]. Однако при этом из Киева «к иным варварским народам» его провожал тысяцкий, а «под непосредственной властью Татар» находился только Канев в 120 км на юго-восток[87]. «Киевляне» — это вообще единственная русская городская община, которую упоминает Плано Карпини, внимательный и кропотливый соглядатай. Из изложения францисканца можно понять, что город в 1247 г. контролировали Даниил и Василько Романовичи[88]. Но позднее — вплоть до начала XIV в. — исследователи считают, что верховным сюзереном Киева оставались владимиро-суздальские князья[89].
В конце 1249 г. Александр Ярославич был во Владимире при погребении князя Владимира Константиновича[90]. В 1250 г. на Северо-Восток прибыл митрополит Кирилл вместе с дочерью Даниила Романовича Галицкого, которую митрополит в конце того же года обвенчал в Андреем Ярославичем[91]. Весной 1251 г. Кирилл поехал «ко Олексанъдру» в Новгород, где в мае 1251 г. рукоположил архиепископа Далмата, сменившего Спиридона, умершего в 1249 г. [92] Зимой 1251/52 г. представитель новгородского князя Александра «рыцарь Микьял» (Михаил) прибыл в норвежскую столицу Тронхейм и подписал с конунгом Хаконом соглашение о разграничении владений в Финляндии[93]. Надо полагать, эти годы (1251 и начало 1252 г.) Александр Ярославич провел в Новгороде. Однако по нашим наблюдениям, образуется две большие информационные лакуны — с апреля по декабрь 1249 г. и с начала 1250 г. по весну 1251 г. Огромные промежутки времени вполне могли позволить Александру посетить Киев.
Эти годы стали определяющими для князей в их отношениях с монголами. После поездки к Батыю в 1245 г. Даниил Романович вел исключительно самостоятельную политику без оглядки на Восток. Все его предприятия были ориентированы исключительно на Запад — война за наследство Конрада Мазовецкого в Польше, походы на ятвягов, участие во внутренней борьбе в Литве, война за австрийское наследство[94]. Никак не возможно представить такую активную и агрессивную внешнюю политику Галицкой державы с учетом постоянной опасности монгольского вторжения. Скорее всего, князья отдавали себе отчет, что такой опасности не было. Вплоть до 1250 г. Батый был увлечен борьбой за власть внутри монгольской империи. После смерти Гуюка в 1248 г. он сделал все возможное, чтобы курултай в 1250 г. избрал великим ханом его ставленника — старшего сына Толуя Менгу (1250–1259 гг.). Батый при этом стал фактически соправителем и оставался таковым до своей смерти в 1255 г.:
«Он [Бату] сам возвел [дословно «поднял»] Менгу-каана на каанство и заставил всех своих братьев, родственников и эмиров подчиниться и покориться ему. Он послал вместе с ним своего брата Берке и своего сына Сартака, который был наследником престола, с тремя туменами войска, дабы они в местности Онон и Келурен, которая была коренным юртом Чингисхана, посадили его на престол каанства и трон миродержавия и исправили и загладили бы козни детей Угэдэй-каана, замысливших вероломство»[95].
Только после того, как он заставил всех родственников признать власть Менгу, хан вновь обратился к делам на Руси. После 1240 г. и до 1252 г. мы не знаем о монгольских нападениях на Суздальские владения. В 1243 г. отряд Маномана и Балая вторгался в Галицию, но вскоре отошел. Надо полагать, русские князья в этот период воспринимали свои договоренности с монголами как формальный вассалитет, выражавшийся в нерегулярной уплате дани, подарках. Возможно, как Даниил Романович, так и ставший его зятем Андрей Ярославич слишком легкомысленно относились к своему статусу подданных великого хана. Вряд ли можно говорить, что Андрей Ярославич подпал под влияние Даниила и стал плести антимонгольские интриги. Скорее всего, речь шла о серии недоразумений, которые Батый разрешил слишком буквально — кровавым налетом.
83
Андреев, 1996. С. 250; Горский, 1996. С. 46; Егоров, 1996. С. 49; Егоров, 1997. С. 51; Соколов, 2004. С. 265; Григорьев, 2004. С. 8.
91
Княжна была двоюродной сестрой Андрея Ярославича (их родители были женаты на родных сестрах) — для такого брака требовалось специальное разрешение митрополита, а лучше — его личное участие в бракосочетании.
93
См.: Шаскольский, 1945а; Шаскольский, 1945б; Рыдзевская, 1970. С. 323–327; Кочкурина, Спиридонова, Джаксон, 1990. С. 113–115.
95
Рашид-ад-Дин, 1960. С. 80–81. Ср.: Тизенгаузен, 1941. С. 66–67. В квадратных скобках — дополнения Д. Х.