Одновременно с эскалацией конфликта с императором Иннокентий IV искал разрешения проблемы монголов, то есть «татар», как их тогда называли. Первое посольство к правителям евразийских степей он отправил еще до открытия Лионского собора. Францисканец Джованни де Плано Карпини (Fr. Iohannes de Plano Carpini (Giovanni da Plan del Carpine); ок. 1180–1252) отбыл из Лиона 16 апреля 1245 г. До монгольской столицы Каракорума он добрался только через полтора года — 22 июля 1246 г. и только к осени 1247 г. вернулся в Лион. За это время Иннокентий пытался собрать информацию о монголах из других источников. В частности, из русских.
В качестве докладчика по вопросу о монголах (татарах) на Лионском соборе в 1245 г. был привлечен «некий архиепископ из Руси по имени Петр (quidam archiepiscopus de Russcia nominee Petrus)». Об этом сообщают Анналы Бёртонского монастыря (Annales de Burton), а также «Великая хроника» Матвея Парижского[2]. По вопросу идентификации «архиепископа Петра» в науке существует большая полемика, которая и сейчас не привела к однозначным результатам.
В XIX в. Петра принято было считать неким галицким епископом или просто русским «титулярным» церковным иерархом[3]. Одновременно исследователи предпочитали взывать к осторожности при трактовке целей его миссии при папском дворе. Н. П. Дашкевич производил Петра из некоей русской области, «колебавшейся между православием и латинством», отчего локализуемой, скорее всего, в «придунайских и югославянских» землях. «Едва ли можно считать Петра епископом чисто русских земель», — писал историк[4]. В. Абрахам предположил, что Петр мог быть ранее не известным Перемышльским епископом, но сразу оговорился, что, по имеющимся сведениям, можно утверждать лишь то, что он относился к высшему духовенству Русской Церкви[5]. Более прочный статус Петра попытался утвердить С. Томашевский, опубликовавший в 1927 г. статью, в которой отождествил его с упоминаемым в летописи под 1230–1231 гг. игуменом киевского монастыря Спаса на Берестове «Петром Акеровичем»[6]. Историк считал, что речь должна идти о киевском митрополите, утвердившимся на кафедре около 1240 г. благодаря протекции Михаила Всеволодовича Черниговского. Изгнанный из Киева, этот князь направился в Венгрию, откуда послал митрополита в Рим в поисках поддержки против монголов и в борьбе за власть на Руси[7]. Линия рассуждений Томашевского неоднократно подвергалась критике со стороны исследователей. В центре гипотезы — ошибка, в которой уличил Томашевского еще М. А. Таубе в 1928 г. [8] В летописи боярин Петр Акерович и игумен Спасского монастыря — разные люди. Их отождествление по тексту невозможно — в этом отдавали себе отчет уже первые публикаторы Лаврентьевской летописи[9]. Кроме того, ничто в западных источниках не указывает на то, что Петр представлялся главой Русской Церкви — его именовали лишь «неким архиепископом из Руси»[10]. Тем не менее, в советской историографии гипотеза Томашевского получила неожиданного сторонника в лице В. Т. Пашуто, который ввел ее в широкий научный оборот. Ученый считал, что Петр — это «русский игумен Петр Акерович, присланный в Лион черниговским князем»[11]. В 1990 г. вышла специальная статья А. П. Толочко, где были подробно разобраны и отвергнуты построения Томашевского и, соответственно, Пашуто[12]. Однако и сейчас встречаются работы, в которых эти конструкции используются без кавычек и упоминается «киевский митрополит Петр Акерович»[13].
О гипотезе про Петра Акеровича в 1989 г. почему-то вполне серьезно писал Я. Н. Щапов[14]. Он даже допускал, что речь идет об «узурпаторе митрополичьего звания»[15]. Одновременно исследователь резонно отмечал, что за «архиепископом» может скрываться «архимандрит», так как в XIII в. в Западной Европе эти титулы были взаимозаменяемы[16]. С наблюдениями Щапова вполне согласился А. Поппэ[17]. Более сдержанно, как о «русском епископе (или архимандрите)», отзывался о Петре М. Н. Тихомиров[18].
11
Пашуто, 1956. С. 209–210. См. подробнее: Пашуто, 1948. С. 298–299; Пашуто, 1950. С. 58–59.