Канва событий действительно позволяет нам представить политическое положение полоцкого князя Константина в 1263–1264 гг., но, к сожалению, не проясняет его родственные связи. Если это он зять Александра, то он не был сыном Товтивила и тем более не был сыном или близким родственником Брячеслава.
Христианское имя выдает в Константине православного по рождению. Соответственно, скорее всего, он не был литовцем, но относился к представителям полоцкой знати, возможно, действительно был дальним родственником прежней полоцкой династии. Его статус подчеркнут новгородской летописью: сразу после Дмитрия и до Ярослава. Стоит признать, что это все же местная версия. Ведь молодой Дмитрий лишь номинально был лидером войска, а реальными полномочиями вождя, скорее всего, располагал Ярослав. Некоторые поздние летописи так и представляют дело:
«И поиде князь Ярославъ, и князь Дмитрий, и князь Костянтинъ зять Александровъ, и князь Полотцкий Товтовилъ, а съ нимъ Полочанъ и Литвы 500, а княжихъ полковъ и Новгородцкихъ бесчисленное множство»[375].
Для новгородского же летописца принципиально было выделить роль князя Дмитрия — это наследовали и родственные летописи[376]. Положение же Ярослава сознательно занижалось. Даже Константин — шурин — был назван раньше Ярослава. Такая иерархия была основана, скорее всего, на приоритете родства: сначала родственники великого князя Александра (и Дмитрия), а потом все остальные. Позднейшие летописи исправляют ситуацию: лидером похода назван Ярослав, а Константин указан на предпоследнем месте перед Товтивилом.
Действия Константина в 1262 г. выглядят находящимися в русле политики Александра Невского и Миндовга, вступивших в войну в Ливонии. С формированием этого русско-литовского альянса можно связать и сам брак полоцкого княжича с суздальской принцессой. В свою очередь про Смоленск и Ростиславичей мы ничего определенного в эти годы сказать не можем, почему предпочтение в идентификации зятя Александра стоит отдать полоцкой версии.
Вероятно, Константину принадлежали некоторые земли в Восточной Латгалии, около будущего Даугавпилса (Daugavpils; Dünaburg)[377]. Этот стратегически важный район в те годы должен был представлять для русско-литовских союзников особое значение[378]. Он обеспечивал контроль за коммуникациями по Даугаве и через нее, а также позволял оказывать влияние на области латгалов, не всегда покорных немцам. Осенью 1261 г., как отмечено в ЛРХ, подойдя к Вендену, литовцы ожидали помощи от ливов и латгалов, с которыми, вероятно, был некий уговор.
Константин, вероятно, примыкал к партии заговорщиков против Миндовга, к которой относились Тройнат, Товтивил и Довмонт. После ссоры Тройната и Товтивила, когда Товтивил был убит, Константин занял полоцкий стол. Однако союзный ему Тройнат был убит, а Войшелк собрал войска и стал наказывать убийц отца. Константин не мог положиться на тестя — Александра Ярославича, который к тому времени умер. В этих условиях он попытался положиться на Орден, которому и принес вассальную присягу[379]. Однако расчет на немецкую помощь не оправдался. В гражданской войне победа оказалась за Войшелком, который направил в Ригу Герденя разобраться в ситуации. В итоге Орден предпочел мирный договор с литовским королем вместо вассального покровительства мелкому пограничному княжичу. Земли Константина были возвращены Полоцку, где сел ставленник Войшелка Изяслав. Константин вынужден был отправиться в изгнание.
377
Тихомиров, 1876. С. 164–165; Laakmann, 1934. S. 100–101; Hellmann, 1954. S. 196; Švābe, 1965. S. 385–386; Селарт, 2004. С. 11; Кузьмин, 2007. С. 38.
378
См.: LUB, I. S. 461–464, № 363; LR, v. 8169–8294; Benninghoven, 1965. S. 460; Mugurevics, 1985. S. 106–107, 112; Селарт, 2004. прим. 69. Считается, что временные укрепления у Даугавпилса (Дюнабурга) были заложены около 1275 г. при ливонском магистре Эрнсте фон Ратцебурге (
379
Selart, 2001. P. 167, n. 71. Как справедливо заметил А. Селарт, «просто так подарков в политике не делают». Когда Миндовг подарил Ордену земли в Жемайтии, он фактически передал только права на эту область, которую сам не контролировал. Орден должен был еще завоевать даруемое. Возможно, что то же самое было и с «даром Константина», оказавшимся столь принципиальным для Ордена в его полемике с рижским архиепископом в начале XIV в. при разделе владений на среднем течении Даугавы (Селарт, 2004. С. 20–25).