«Гав! Гав! Гав!..» — вдруг раздалось с лиственницы.
Мы стали серьезно подумывать, как бы навсегда избавиться от настырного ворона. Иначе он доведет Лорда до ручки. Изловив Карла, посадить его в ящик? Не дело. Разве житье свободной птице в неволе? Да и умный, сообразительный Лорд, будьте уверены, найдет способ прикончить врага. А если, поймав Карла, с очередным вертолетом переправить его в поселок? Там-то он приживется — пищи навалом — и едва ли пустится в трудную трехсоткилометровую дорогу отыскивать нас. На том и решили. Но вскоре произошло событие, перечеркнувшее наши планы.
Карл повадился летать на середину реки. Как раз напротив палатки из воды торчал небольшой, скользкий от наросшего на гранит мха валун. Спикирует наш Кар- луха на этот валун и подолгу сосредоточенно щиплет, выклевывает зеленый мох: видно, в речной воде, напоенной камчатскими минеральными источниками, растение целебнее, чем на суше. Вокруг ревет поток, иногда волна захлестывает ворона, но он, на минуту взлетев и стряхнув с перьев воду, непременно опять сядет.
И вот отдыхаем мы как-то после маршрута возле костерка, слушаем транзистор. И вдруг душераздирающий крик. Я не знал, что так может кричать северный ворон. Его крик походил на предсмертный крик зайца. Карл в воде! То вскинутое намокшее крыло, то часть туловища мелькают среди бурунов. Видно, сильная, свирепая волна, накрыв валун, с ходу сшибла птицу в реку.
Вскочили, побежали берегом, прыгая с валуна на валун, как снежные бараны. А Лорд уже впереди. Обогнал плывущую по течению птицу, бросился в реку.
— Лорд, назад!
Черта с два! Не послушался приказа.
— Конец Карлухе, братцы...
— Да, не помилует. Разорвет в клочья...
Вытянутая из воды лобастая голова Лорда приблизилась к ворону, мощные челюсти схватили Карла поперек туловища... Река в этом месте делала крутой вираж, мы ненадолго потеряли из виду птицу и пса.
Выбежали на широкую косу, остановились в растерянности.
Сидит Карлуха на мелких камнях, расправив крылья, стряхивает, сушит перья, а Лорд, довольный (довольство у него всегда на морде написано), преспокойно лежит рядышком, глядит на птицу янтарными глазами. Пять минут спустя Карл взлетел на дерево. Так оно спокойнее.
С этого дня отношения Лорда и Карла совершенно изменились.
Во-первых, ворон перестал дразнить пса, гавкая по- собачьи, что раньше делал при каждом удобном случае. Нельзя сказать, что они сдружились, нет; точнее, они как бы не замечали друг друга. Теперь нам не надо было бросать Карлу куски хлеба и мяса, потому что он трапезничал возле кухоньки. Вышагивает, переваливаясь с боку на бок, как ожиревшая домашняя утка, подбирает отбросы. При случае не прочь схватить лакомый кусок прямо со стола. Лорд рядом лежит, зевает. Но вот нахальная, прожорливая птица подходит к собачьей миске. Пес злобно рычит, подняв верхнюю губу. Ворон косится то на собаку, то на миску. Явно хочет поживиться предназначенной псу пищей. Предупреждая воровство, Лорд громко лает. Карл отскакивает в сторону и ковыляет к кухонному столу...
Вскоре вертолет отвез отряд в новую «выкидушку», за полсотни километров. К вечеру того же дня Карл разыскал нас.
На Северной Камчатке вторая половина августа — время леденящих ветров с Ледовитого океана, тумана, дождей, первого снега. Туманы спускались такими плотными и непроницаемыми, что на расстоянии вытянутой руки я не видел ладони. Бредешь в такое ненастье тайгою, вдруг — мать честная! — бесшумно, призраком надвигается на тебя вскинувшийся на дыбки Потапыч. Вот его башка с маленькими ушками, мощное, округлое, заплывшее к осени жиром туловище. Да как же Лорд такого верзилу не учуял?! Вскидываешь ружье, почти не видя не то что мушки — конца дула, ловишь в прицел медвежью голову. Через мгновение видишь: вовсе это не мишка — замшелый валун причудливой формы; мимо него плывут пепельные клубы тумана, и чудится, что эта каменная глыба надвигается на тебя... Нет, чутье у нашего пса превосходное, он не подведет.
С Чукотки, с острова Врангеля в сторону Южной Америки на зимние квартиры потянулись тысячи белых гусей и журавлей. Они летели строгими клиньями на головокружительной высоте, но в чутком воздухе нам был слышен крик птиц. В нем, этом крике, была тоска, тоска. Близкая зима, жестокие морозы и пурга гнали пернатых в чужие страны, и они прощались до будущей весны со своей суровой родиной.
А Карл и не думал улетать. Северный ворон зимует там, где рожден.
Птица настолько привыкла к людям, прижилась на стоянке, что стала совершенно ручной. Безбоязненно брала пищу с ладони. Бывало, так наломаешься в маршруте, что забудешь бросить кусок нашему Карлухе. Ворон непременно напомнит о себе: долбанет тяжелым клювом в резину бахилины, а то и по руке и издаст недовольный звук, очень похожий на тот, какой рождают ржавые петли двери.
Если стояла особенно сырая и ветренная погода, Карл кричал за палаткой. Кто-нибудь расстегивал, раскрывал полог, птица входила в нагретое человеческим дыханием помещение и устраивалась на ночлег в углу. В противоположном углу на оленьей подстилке лежал Лорд.
Собирались в маршрут. Лорд куда-то исчез. Мне это показалось странным, потому что пес обычно всегда после нашего завтрака крутился на стоянке. Я позвал собаку. В ответ не раздалось знакомого басовитого гавканья. Закинув за плечи рюкзаки, ружье, я уже хотел отправиться с начальником отряда в путь — Лорд, безусловно, нагонит нас, отыщет по следу,— когда раздался громкий и нескончаемый крик Карла. Ворон летел со стороны реки. С высоты хлопнулся на голову начальника отряда, ударил его крылом, сдернув капюшон геологической гимнастерки. Потом вдруг сел на мое плечо, пребольно долбанул клювом в шею и взлетел. И орал так, будто его живьем резали.
Мы все поняли. Что-то случилось, и Карл сообщал нам о происшествии. Не сговариваясь, побежали в сторону реки, откуда прилетел ворон.
В полверсте от стоянки, на каменистой косе, там, где к реке вплотную подступала тайга, вверх брюхом лежал наш Лорд. Он слабо поскуливал и едва заметно дергал передними лапами. Рана была страшная, во весь живот, будто кто ножом полоснул пса. Внутренности — наружу, хоть анатомию изучай. Вокруг были разбросаны клочья черного и рыжего меха. Черный, ясно, принадлежал Лорду, ну а рыжий, конечно, «малой тигре» — рыси.
— Рыжая разбойница наделала дел...
— Лорд маху дал. Не увернулся...
— От нее человек не всегда увернется.
Я сбегал в палатку, извлек из рюкзака флакон с йодом, большую иголку и толстую суровую нитку. Мне не однажды приходилось видеть, как охотники врачуют своих раненых собак. Ребята держали Лорда за голову и лапы, а я, запихав обратно обильно смоченными йодом руками внутренности пса, принялся зашивать рану, как зашивают распоротый мешок с мукой... Кто-то скинул свою штормовку, и на ней, как на носилках, отнесли собаку в палатку. В этот день я не пошел в маршрут, остался на «выкидушке» за санитара. Карл уха расхаживал возле палатки, то и дело заглядывал в приоткрытый полог. Видеть раненое животное, оказывается, тяжело так же, как смотреть на раненого человека...
Три дня пролежал Лорд в палатке. Самая нежная пища сразу давала обратный ход, и я уже мысленно простился со своим верным другом.
На четвертый день пес, поскуливая от боли, вылез из палатки и, как олень, начал есть ягель. Ягель — целебная пища не только для зверей, но и для людей, недаром северные жители пьют отвар из этого растения, а то и сырым едят. С трудом передвигаясь по мху, Лорд вдобавок пожевал какую-то травку и даже полизал смолистую кору лиственницы. К вечеру он с аппетитом съел парную куропатку. Карл расхаживал рядом, наблюдал за собакой, но не сделал ни единой попытки стащить у нее пищу, чем частенько грешил раньше.
Выдюжил пес, вытянул! Швы я не снимал. То и дело зализывая рану, Лорд сам выкусывал и выплевывал суровую нитку, понимал, что теперь она ему не нужна.
Когда работы в этой «выкидушке» подходили к концу, пес как ни в чем не бывало уже хаживал со мною в маршруты.
В начале сентября по рации в отряд дали радиограмму: к нам летит корреспондент центральной молодежной газеты. Конечно, чтобы написать очерк о романтике труда разведчиков недр, крепкой дружбе и взаимовыручке таежных бродяг, о малиновых закатах и алых рассветах.