Сами геологи к подобным писаниям относятся очень неодобрительно. Прочтет такую розовую статейку романтически настроенный юноша, побежит в геологоразведочный институт, но после первого же полевого сезона навсегда расстанется с геологией. Полгода в дикой тайге не каждый выдержит. И где она, обещанная романтика? Рассветы и закаты в северной тайге, оказывается, не розовые и малиновые, а серенькие, водянистые, промозглые. Дождь в палатку заливает, сухого места не отыщешь. Помыться негде, толком поесть некогда, все эти маршруты, маршруты с утра до ночи, без выходных — куда только профсоюз смотрит! А мошка! Живьем жрет!
Иногда геологи, народ потешный, язвительный, нарочно «вешают лапшу на уши», а потом эта «лапша» выходит миллионным тиражом. Вроде того, что спирт геологам выдается для протирки оптической оси радиометра, хотя оптическая ось — невидимая, воображаемая линия. Или вдруг сообщается о встрече геолога в Ямало- Ненецком национальном округе с красным волком, который живет только на Дальнем Востоке и никогда туда не забегал. Словом, толковых, дельных очерков о геологах кот наплакал. Да и что познает неспециалист наскоком, пробыв в отряде единственную неделю?
Ми-4 забросил в отряд корреспондента днем, когда геологи были в маршрутах. Мы увидели его только вечером, вернувшись к «выкидушке».
Корреспондентом оказался рослый, спортивный парень лет двадцати семи,с модными, опущенными книзу итальянскими усами. За плечом у него торчал превосходный «зауэр», бескурковка.
— Привет, ребята! — бодро сказал он нам и кивнул на парочку убитых угольно-черных кедровок, валявшихся возле палатки.— Это я уже харчи отрабатываю.— Хлопок по ложе «зауэра».— Прихватываю с собой, когда беспокойная журналистская судьба забрасывает в медвежий угол. Хорошая хлопушка. От деда осталась.
Я действительно еще днем слышал выстрелы, раздававшиеся на стоянке отряда.
Мне не понравился бодренький, фамильярный тон парня, то, что он сразу начал нас «тыкать». Например, я начальника отряда, своего ровесника, до сих пор называю на «вы», хотя работаю с ним третий полевой сезон. И он тоже. Как-то стесняемся предложить друг другу перейти на «ты». И это было бы полбеды. Ко всему прочему парень держал себя с превосходством избранного. Не от большого, конечно, ума. Это во-первых. Во- вторых, уж если так рассуждать, то я, например, считаю профессию геолога несоизмеримо выше профессии журналиста. Ну да ладно. У каждого свои слабости и пороки. Не о том речь.
Пригласили корреспондента к ужину, сидим, болтаем, кое-кто из геологов уже начал гостю «лапшу на уши вешать». А мне как-то не по себе. Будто чего-то очень не хватает. И Лорд ведет себя странно: мечется по стоянке, скулит, поглядывает на макушки деревьев.
Ба! Карла нет! Куда запропастилась птица? Она всегда встречала нас из маршрута своим мелодичным криком...
И вдруг... Аж в пот бросило!
— Послушайте,— поспешно сказал я приезжему,— вы нашего Карла здесь не видели?
— Карла?..
— Да северного ворона! Он совсем ручной...
Я заметил короткое замешательство во взгляде парня, или это мне показалось?
— Нет, не видел,— твердо ответил он.
— Карлуха, верно, испугался выстрелов,— предположил начальник отряда.— Прилетит, куда он денется.
Закурили. Молчим. Гость тоже замолчал, сосредоточенно ковыряя палочкой раскаленные угли костра.
Позади раздался легкий треск сучьев, шорох жухлой листвы. По выработанной в маршрутах привычке, почти инстинктивно я схватил лежавшую у ноги «ижевку» и только потом оглянулся.
Из тайги с Карлом в зубах вышел Лорд. Большие черные крылья птицы беспомощно волочились по земле. Пес скулил, подбегая к нам. Бережно опустил на мох ворона, сам крупно дрожит всем телом, и слезы, слезы из глаз катятся.
Мы склонились над мертвой птицей. Крылья, голова, туловище ее были изрешечены дробовым зарядом с близкого расстояния.
Не сговариваясь, геологи разом уперлись тяжелыми взглядами в корреспондента. Отпираться было бесполезно, и парень покаянно сказал:
— Ей же богу, братцы, не знал, что он ручной!..
Затем торопливо подошел к своей сумке из кожзаменителя и извлек оттуда две бутылки коньяка.
На него никто не смотрел.
Бутылки поставлены на большой плоский камень.
— Да хватит вам, ребята! — бодро сказал он.— Выпьем и забудем!
Есть люди, способные говорить бодрым голосом в любой ситуации.
— Пожалуйста, уберите спиртное,— попросил начальник отряда.— В геологических партиях сухой закон.
— Меня-то, меня-то поймите, товарищи дорогие! — скрестив на груди руки, с чувством сказал корреспондент.— Столичный житель, кроме голубей, воробьев, кошек и собак, ни черта не вижу. А в каждом мужике волосатый неандерталец, охотник сидит. Природа-матушка, что поделать! И вот я в глухой тайге. Естественное желание — добыть, убить, пусть даже несъедобную добычу, ворона...
— Сволочное желание,— поправил кто-то.
Парень замолчал. Но не надолго:
— Неплохой коньяк, ребята. Один раз, полагаю, сухой закон можно нарушить... Пейте, пейте, бутылки ваши.
— Ну, раз наши...— Рука в штормовке потянулась к бутылкам и поочередно разбила их о камень.
Забегая вперед, скажу, что не получился у корреспондента очерк о «таежных бродягах». Не нашел он с нами контакта. Геологам не хотелось ему даже «лапшу на уши вешать». Потом он жаловался начальнику нашей экспедиции: мы-де сорвали ему дорогостоящую командировку. И начальник отряда схлопотал выговор. Ну да это не имеет отношения к моему рассказу.
Поразительно: Лорд невзлюбил незваного гостя.
Прямо-таки бросался на него и даже разодрал зубами штанину модных вельветовых брюк. Или пес чувствовал наше отношение к парню, или подозревал в нем убийцу Карлухи. Может, то и другое вместе. Ведь наш Лорд понятливее иного человека.
Когда улетали на новую «выкидушку», пса еле-еле в вертолет затащили. Не хотел улетать. Опустив лобастую голову на вытянутые передние лапы, все лежал под лиственницей, где я захоронил нашего Карлуху.
I
М аленький поисковый отряд аэрогеологической экспедиции торчал в аэровокзале уже целую неделю, ожидая отправки в тайгу. Предстояло лететь вертолетом Ми-4 за триста километров в малоисследованный район, чтобы составить геологическую карту Земли. Но Ми-4 был занят на других, не менее важных работах буквально круглые сутки, потому что стояли белые колымские ночи, когда в полночь можно читать книгу без электрического освещения. То санрейс выполняют вертолетчики, то отвозят оленеводам продукты, то патрульный самолет обнаружил таежный пожар и требуется забросить десантников-пожарников. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда начальство экспедиции, базировавшейся в поселке, через райком нажало на авиаторов. Аэропорт дал отряду поисковиков машину, но не Ми-4, который все был занят на срочных работах, а двукрылую «Аннушку». Оказалось, что там, куда забрасывают геологов, тянется песчано-галечная коса, самолет может на ней приземлиться.
Вылетели в час ночи. Геологи сидели на рюкзаках и ящиках с продуктами и смотрели в иллюминаторы. Под крылом, освещенная неуемным солнцем, плыла дивная планета — Колыма. Было начало июня. На вершинах и склонах сопок, хребтов еще полным-полно снега, хоть на лыжах катайся; снег кое-где лежал и в долинах. Озера не вскрылись, их закрывал потемневший ноздреватый панцирь льда. На реке Колыме недавно прошел ледоход. Разбойный паводок выворотил, сбросил в воду прибрежные деревья, затопил поймы. Удивительного, необычного цвета была тайга. Словно осенняя, легкозолотистая. Полторы недели назад, когда выстрелили мягкие, ярко-зеленые иголочки лиственниц — а это главное дерево на Колыме,— вдруг ударил мороз, опалил, как огнем, едва народившиеся иголки. Когда пригрело солнышко, они пожелтели. Деревья отойдут, наберут силу с устойчивым теплом, и тогда тайга наденет свой зеленый весенний наряд.
— Ребята! Смотрите! — вдруг прокричал геолог, сидевший с левого борта.