То там, то здесь вспыхивали ярко-зеленые островки молодой травы, и животные с жадностью набрасывались на лакомую пищу. Они пополняли почти израсходованный за долгую зиму запас витаминов в организме. Но, пожалуй, еще больше их притягивали солонцы, благо минеральными источниками Камчатка не обижена. Звери по нескольку часов кряду били копытами землю, грызли, жевали, сосали комья с белыми кристалликами соли. Без соли и шерсть не густа, и рога не крепки, и пища плохо переваривается в желудке. На солонцах снежные бараны начисто теряли свою вошедшую в пословицу осторожность и становились легкой добычей четвероногих хищников. Двуногий хищник, браконьер, самый страшный из хищников, зная эту их слабость, частенько со взведенными курками подсиживал животных возле выходов поваренной соли...
Начальник аэрогеологической партии Шамардин, бородатый сорокалетний мужчина, сегодня не вышел в маршрут. Он ждал в гости высокое начальство: начальника экспедиции и главного геофизика треста. Радиограмму о приезде начальства дали неожиданно, всего за несколько часов, и сейчас Шамардин сидел в камералке и спешно писал отчет. Одновременно геолог чутко прислушивался: не летит ли вертолет?
Наконец послышался басовитый гул машины. Шамардин накинул на плечи штормовку и вышел из палатки.
Ми-4, перевалив хребет, уже вышел в долину, где находился центральный лагерь партии. Описав круг, вертолет снизился и опустился на подготовленной еще с весны каменистой площадке, окаймленной белыми флажками из марли.
Дверца багажного отделения открылась. Начальник экспедиции с главным геофизиком, люди пожилые, тучные, тяжело ступили на землю. У одного на поясе висела кобура с пистолетом, у другого за плечом торчал ствол армейского карабина с высокой мушкой.
Геологи поздоровались.
— Прошу в камералку,— пригласил гостей Шамардин.— Кофейку с дороги?
На лицах начальников выразилось нескрываемое разочарование.
— Ты только глянь на этого недоросля,— сердито сказал начальник экспедиции своему спутнику.— Кофейком свое начальство встречает! Хитрости в тебе, Шамардин, ну ни на грош...
— Предложил бы кое-что покрепче, да нету,— буркнул Шамардин.— В партии сухой закон, сами знаете.
— Да непьющие мы! — досадливо поморщился начальник экспедиции.— Отпили свое: у одного печенка, у другого селезенка...
К Шамардину подршел командир вертолетного экипажа, поинтересовался, есть ли для Ми-4 работа в партии. Обычно такая работа всегда находилась: один отряд надо забросить на точку работ, в «выкидушку», другой, наоборот, вывезти в центральный лагерь. Сейчас же работы не было. Командир экипажа протянул начальнику партии летный лист. Шамардин извлек из кармана авторучку, собираясь проставить в графе время, которое проработал в партии вертолет.
— Погоди.— Начальник экспедиции взял летный лист.— Потом это.
— Почему? — удивился Шамардин.
— Тьфу, черт!.. Не получится из тебя подхалима, Шамардин, не получится... Эгоист ты до мозга костей, вот ты кто! Ведь я почти безвылазно в штабе сижу, в Петропавловске; он,— начальник экспедиции ткнул пальцем своего спутника,— в тресте, в Москве. Бумажки с места на место перекладываем, штаны протираем. Забыли, как тайга пахнет. Для нас каждая такая вылазка — словно праздник.
— Запах пороха забыли,— прозрачно намекнул главный геофизик.
— А-аа...— протянул Шамардин.— С вертолета поохотиться хотите? Да так бы и сказали сразу. Очень даже кстати: у нас мясо на исходе, а совхоз поставку оленины задержал.
— Наконец-то дошло! Слава тебе господи...
— Живо в вертолет. Верст за пятнадцать отсюда с воздуха барашков усекли. Они на солонце пасутся.
...И главный геофизик, и начальник экспедиции, и начальник партии считали себя порядочными, честными людьми. Казалось бы, таковыми они и были на самом деле: делали тяжкую и очень нужную работу, влюбленные в геологию, трудились на износ, кормили, воспитывали своих детей, не подличали и не ловчили. И если бы им кто сказал, что они совершают уголовное преступле-
ние, собираясь убить снежного барана, занесенного в Красную книгу, они бы рассмеялись в ответ: полноте, одним бараном больше, одним меньше — есть ли разница? Шалость это, но никак не преступление. То, что сотни геологических партий, разбросанных по Сибири и Крайнему Северу, за редчайшим исключением, допускают подобные «шалости», варварски, в упор расстреливая с воздуха и снежных баранов, и белых медведей, и красавцев диких оленей, геологи как бы упускали из вида.
Не везде есть егерские посты и охотинспекция; надо лишь держать язык за зубами, и все будет шито-крыто. А как же с летным листом? Ведь вертолетчикам нужно отчитываться о проделанной работе. Да очень просто: время, затраченное на преступную охоту, в летном листе отмечается как работа по переброске отрядов. Бумага все вытерпит; своя рука владыка. Использовать государственный вертолет, жечь дорогой государственный авиабензин, и все для своей прихоти, для своего удовольствия,— явный обман? Что вы! Тоже «шалость».
Трое цивилизованных людей были отброшены в каменный век. Но они были несравнимо страшнее и опаснее неандертальца. Тот добывал пищу деревянным копьем с каменным наконечником и не располагал ни вертолетом, ни карабином, ни пистолетом.
Час назад Толсторог слышал вертолетный гул и принял его за долгие громовые раскаты. Это обстоятельство не обеспокоило его. Снежного барана не пугали ни гром, ни сверкание молний.
И сейчас, когда снова раздался гул, похожий на громовой раскат, он не испугался, не побежал, а только насторожился. Своими острыми глазами вожак оглядывал склоны гор, хребты, долину, но не догадывался посмотреть наверх, на летящий вертолет, потому что на стадо баранов враги никогда еще не нападали с неба.
Металлическое чудовище, вынырнув из-за хребта, понеслось на сгрудившихся животных. И только теперь Толсторог бросился бежать; за вожаком устремились все бараны. В грохот машины вклинились резкие, отрывистые звуки. Били с трех стволов из распахнутой дверцы багажного отделения. Что-то жгучее коснулось правого рога вожака, просвистев, ударилось о камни. Вторая пуля ожгла кожу на холке.
Жалобный крик заставил Толсторога на ходу обернуться. Один из баранов как бы споткнулся в беге, раз пять перевернулся через голову, лежа на спине, быстробыстро задергал ногами и замер. К нему подбежал сосунок, но мощный поток воздуха, поднятый винтом, отогнал мальца. Машина приземлилась рядом с убитым зверем. Из багажного отделения выпрыгнули вооруженные люди, поспешили к добыче. Глаза их сверкали хищным блеском. Этот звериный блеск в человеческих глазах принято называть охотничьим азартом.
— Это я, я ей вмазал! — радостно сказал начальник экспедиции и склонился над своей добычей.
Баран был самкой, кормящей матерью. Из сосцов зверя сочилось пахучее густое молоко.
Главный геофизик испытывал жгучее чувство охотничьей зависти. В сердцах он выругался и сказал:
— А я промахнулся! Бил по самцу, что впереди бежал. Уж больно рога хороши! Так бы замечательно в квартире гляделись...
Начальник экспедиции, очевидно, понял состояние товарища.
— Далеко не уйдут, догоним! — предложил он.
— Машина в поселке нужна...— запротестовал было командир экипажа.
— Проставим тебе лишний час, о чем разговор. В машину, ребята!
Добычу затащиЛи в багажное отделение. «Вертушка» снова оторвалась от земли.
Толсторог во главе стада мчался по зигзагообразной вершине хребта, когда в небе опять появилось грохочущее чудовище. Зверь устремился в ложбинку. Туда же полетел вертолет. Тогда вожак бросился в долину. И Ми-4 тоже полетел в долину.
От волчьей стаи можно было спастись, забравшись на вершину скалы. От двуногих хищников спасения не было.
Первый же выстрел оказался роковым для зверя. Острая пуля пробила*спинной хребет и парализовала задние ноги.
Мимо вихрем промчались бараны. Стадо возглавил один из «заместителей».
Толсторог пополз на передних ногах, волоча за собою омертвелые задние. Ми-4 снизился до предела. Вертолетчики не рискнули сесть на сыпучей мелкокаменистой осыпи, боялись завалиться набок. Люди спрыгнули на землю, побежали к раненому снежному барану. Тот полз с черепашьей скоростью, раздирая брюхо об острые камни.