В чем же дело? Почему не знающий жалости губитель птиц не трогает гусей, пасущихся у него под носом? Ведь гусиное мясо — деликатес не только для людей. Что заставляет его вдобавок охранять их? Сокол- сапсан воздушный охотник, а гуси во время линьки, растеряв маховые перья, не могут летать, спасаются от преследователя бегством. Сокол не добывает пищу на
земле: не рассчитав стремительности полета, может сам разбиться о твердь. Это одно объяснение.
Есть и другое. И сокол-сапсан и гуси приступают к устройству гнезд, когда в тундре еще лежит снег, когда голая земля начинает только-только чернеть маленькими проталинками. Мест для гнездовий совсем мало. Они селятся вместе вынужденно. Сокол охраняет яйца самки, заодно и гусиные, а потом и птенцов. Если отлучится от гнезда, гуси громким гоготом всегда дадут знать о приближении песца или чайки.
Но на нашем арктическом острове соколы-сапсаны не водились. Кто ж тогда охранял гусиную колонию?
Я не сразу понял, что эти обязанности возложила на себя белая полярная сова. Их на острове было совсем немного. По этой причине и Жулик до поры до времени уходил от возмездия.
Как-то ночью не спалось. Арктические белые ночи, когда день совершенно не отличается от ночи и буйное солнце даже не касается горизонта, действуют на психику человека, привыкшего спать в темноте. Не признавая никаких лекарств, я поднялся, оделся и пошел гулять по тундре. Побродишь час-другой, устанешь как следует и, по опыту знаю, заснешь.
Я зашел довольно далеко, на ту сторону обширной долины, в которой разместилась гусиная колония. Нет- нет да в непрерывный гогот вклинивалось тоненькое попискивание. Это вылупились первые гусята. Добро пожаловать, новые жители Земли!
Я уже хотел повернуть обратно, когда заметил слетевшую с гнезда белую сову. Судя по размеру, это была самка, она значительно крупнее, и у нее, в отличие от чисто-белых самцов, оперение с частыми пестринами. Увы! Мать не защищает своих птенцов; эти обязанности выполняет самец совы, или совин, как его называют северяне.
Я оглянулся. Совина не было видно. И направился к гнезду, в котором копошились головастые пушистые комочки. Не терпелось рассмотреть совят вблизи. Шел с опаской, то и дело озирался: совы защищают свои гнезда с необычайной яростью. На Камчатке мне показывали одноглазую собаку. Глаз ей выдрал когтями совин: она пыталась подойти к птенцам. Даже гигант сохатый обходит его гнездо стороною!
Я ожидал внезапного нападения с любой стороны, но только не с воздуха. Смех! Как-то вышло из головы, что этот хищник пернатый и у него есть крылья. Вдруг меня как бы обдало ветром. В следующую секунду я получил мягкий, но сильный удар по голове. Острые когти сорвали с головы капюшон штормовки. Пришлось спасаться позорным бегством. Частое щелканье клюва, свист крыльев наконец удалились. Я остановился и оглянулся. Храбрец спланировал на гнездо, отогнав мнимого врага. К нему тотчас подлетела сова и села на птенцов.
Раза два я видел совина, который облетал гусиную колонию, свои владения. При появлении этой птицы бургомистры и поморники поспешно улетали к дрейфующим льдам. Он их не преследовал, потому что в это время года кормился только леммингами. Жулик, завидев защитника гусей, пулей мчался прочь от колонии. Хотя на месте преступления птице пока не удавалось застать воришку, он все же уносил ноги: рыльце-то в пушку в полном смысле слова, я не раз видел, как он крал и пожирал беспомощных гусят.
Однажды пришли с буровой на обед, сидим в палатке, трапезничаем. Полог приоткрыт, чтобы чад от железной «буржуйки»— наполовину разрезанной железной бочки — наружу выходил. И вдруг в палатку с каким-то поросячьим визгом влетает Жулик! Голова в крови. Забился под нары. Не успели мы глазом моргнуть, как у шхода с неба свалился совин. Выгнул крылья, перья на шее и груди дыбом; как бы разбух, увеличился в размере. Прозрачные янтарные глазищи уставлены, что рогатины. Из глотки вырывается звук, похожий на скрип ржавой лебедки.
Взрыв хохота напугал птицу. Она взлетела с тем же скрипучим звуком. А Жулик таился под нарами до вечера. Он прошмыгнул мимо ног, когда мы вернулись со смены.
Несколько дней после этого неприятного происшествия Жулик питался только на свалке, а потом опять занялся разбоем. Правда, теперь он «работал» с величайшей осторожностью. Прежде чем утащить гусенка, подолгу оглядывал небо.
Недели через три, когда гусята заметно подросли и делали первые неудачные попытки взлететь, произошло
событие, чуть не стоившее Жулику жизни и круто переменившее его судьбу. Я был свидетелем этого события.
В полночь, щурясь от яркого солнца, я шел тундрой, используя обычную прогулку как средство от бессонницы. Внимание мое привлек совин, быть может, тот самый, что чуть не влетел в палатку, преследуя Жулика.
Он ходил в небе большими кругами, вытянув книзу короткую шею. Как видно, это был обычный дозорный облет.
И вдруг птица круто изменила направление, часточасто забила крыльями. Она помчалась по наклонной плоскости, к земле.
Я ожидал, что совин вспугнет бургомистра или поморника, но ошибся. Из гусиной колонии на голую, свободную от птиц тундру выбежал Жулик. В пасти у него бился гусенок. Живая добыча очень мешала ему бежать, лишила маневренности. Наконец песец расстался с гусенком: совин настигал грабителя. Некоторое время летящая птица догоняла Жулика, затем как бы в рывке спикировала и ударила его всем телом. Песец покатился по мху. Короткая схватка. В воздух полетели перья, клочья линялой шерсти. И вскоре, глубоко вонзив когти в тощие бока зверя, совин взлетел со своей живой ношей! Жулик громко кричал. Так кричит смертельно раненный заяц. А птица поднималась все выше и выше...
Я с замиранием сердца следил за необычным полетом. «Га-га! Га-га-га!..» — одобрительно, как мне показалось, кричали возбужденные гуси.
И вот совин над косой. Набрал еще большую высоту. И разжал когти. Песец, кувыркаясь, полетел на землю. Птица сбросила зверя очень расчетливо, с тем чтобы он упал не на песчаный пляж, а на камни.
Но на этом изуверская пытка не закончилась. Заметив, что Жулик не разбился насмерть, а зашевелился и пытается подняться, совин вновь ринулся в атаку. Опять подхватил песца и взмыл с ним в воздух. Но теперь он полетел р сторону океана. Птица сбросила свою жертву в ледяную воду в пятидесяти метрах от берега. Фонтан радужных брызг. И свинцовая рябь сомкнулась над нашим Жуликом.
Все произошло за считанные минуты, я не успел ничего предпринять. Да и что я мог сделать, чтобы спасти песца? Крылья человеку не даны...
Расстроенный, вернулся в палатку. Буровики спали, потрудившись на смене. Я разделся, забрался в спальный мешок. Сон все не шел. До боли было жаль Жулика. Привыкли к нему. Как привыкают к собаке.
Не помню, сколько я проворочался на нарах. Час, два ли часа. Приснился Жулик. Будто бы он не утонул, а барахтается в полынье, скулит, тявкает. Но я не могу помочь. Мечусь по косе, не решаясь проплыть разделяющие нас полсотни метров: ледяная вода тотчас сведет ноги судорогой... Я открыл глаза. Уставшие буровики громко храпели. И вдруг в эти звуки, как во сне, вклинилось слабое поскуливание. Я приподнялся на нарах. И даже вздрогнул: в палатке у входа лежал Жулик!
Четыре дня песец пролежал в палатке, отказывался принимать пищу, даже не пил. Беспокоясь, что он изойдет кровью, я наложил на страшные раны зверя пластырь. Мы ухаживали за ним, как за больным ребенком. Я взял грех на душу, загубил гусенка и провернул парное птичье мясо через мясорубку. Наконец-то зверь поел. И дело пошло на поправку.