Сначала строгий приказ нарушил бойкий, настырный фотокорреспондент республиканской газеты. Разве можно упустить такой потрясающий кадр! Скрытно от биологов подкрался к медведю, прежде чем щелкнуть фотоаппаратом, бросил ему изрядный кусок мяса. Не заметили. Сошло с рук. Следом с двухкилограммовым шматом сала явились строители. Они скормили зверю сало и сфотографировались рядом с диким белым медведем, чтобы поразить родных и знакомых на материке.
И мы, буровики, тоже были не лыком шиты: «Кому- то можно, а нам нельзя? Непорядок! Мы что, рыжие?» И проделали то же самое.
Начальник экспедиции хватился, когда к медведю началось чуть ли не паломничество. Он пригрозил отправить на материк всех нарушителей. Как хозяин острова, он мог это сделать. Но поздно хватился ученый. Медведя уже не интересовала свалка. Он смекнул: у двуногих существ есть запасы пищи куда более калорийные и вкусные, чем объедки. И пришел в поселок, распугав собак. Остановился возле домика на отшибе с высокой антенной на крыше, рявкнул. Открыла жена радиста.
— А, пришел! — сказала она, ничуть не удивившись. За четверть века жизни на острове жена радиста видела и не такое. И крикнула в горницу мужу:— Нанук явился! Покормить, что ли?
— Чтоб начальник, как в прошлом году, тебе, дурехе, выговор влепил? — раздалось из глубины дома.— Гони его в три шеи!
Радист даже не вышел в сенцы посмотреть на зверя. Послушная жена его запустила в медведя куском угля и захлопнула дверь. Медведь тяжело отпрыгнул от крыльца, прошипел, вытянув длинную толстую шею, и побрел к соседнему бараку* Там жили строители. Они оказались куда покладистей. Вынесли зверю сырого мя*1 са, копченой колбасы, хлеба, вывалили из кастрюли на снег вареную картошку, гречневую кашу. Медведь только успевал чавкать по-свинячьи.
Набить желудок, вмещающий до семидесяти килограммов пищи, не так-то просто, и нанук, объев строителей, пришел к соседнему бараку, где жили буровики. Отрывисто рявкнул, вызывая хозяев. Начальник биологической экспедиции застал нас на месте преступления, захватил с поличным, когда бригада буровиков в полном составе стояла на крыльце и кормила зверя. Он сказал, что сию же минуту отправляется в контору писать на нас докладную в управление. Затем вытащил ио кобуры свой персональный ТТ и выстрелил в воздух. Резкий звук напугал медведя: бросив лакать из ведра остывший рассольник, он побежал к свалке. Забравшись на горку отбросов, сел по-человечьи и стал наблюдать за поселком, поводя носом, изучая исходившие оттуда запахи.
На следующий день зверь вновь пришел в поселок. Переходил от дома к дому, рявкал, клянчил пищу. Но никто ему не вынес подаяния. Раз начальник говорит, нельзя,— значит, нельзя. Ему лучше знать. Мишку выгнали из поселка обычным способом — выстрелом.
Из магазина шла жена радиста с двумя полными авоськами. Накануне вертолет Ми-6А завез с материка дефицитные, вкусные продукты, и женщина нагрузилась ими основательно: в сетках покоились батоны вареной и сырокопченой колбасы, отличный постный кусок окорока, балык, мороженые цыплята, банки с яичным порошком, сгущенкой, растворимым кофе. На ходу она придумывала, что бы такое необыкновенное приготовить мужу, который под старость стал ворчлив, несносен, но очень любил поесть и сразу добрел, оттаивал сердцем, если блюдо ему нравилось.
«Цыплята табака под маринованным чесноком»,— решила жена радиста.
Немного пуржило, хвостатые змеи овивали дома с узорчато замерзшими светящимися оконцами, кружили в вышине, электрические лампы едва просвечивали сквозь снежную завесу. Рабочий день давно окончился, на улице ни души, разве что из конуры, откинув лбом олений полог, покажет голову хозяйская собака и тявкнет для порядка раз-другой.
Кутаясь в кухлянку, скрипя оленьими торбасами (одежда и обувь — подарок соседки-эскимоски к пятидесятилетию), жена радиста была уже на полпути к дому, когда из кружева снежных змей перед нею вырос белый медведь.
— Тьфу, черт, прости, господи! Напугал, аж в грудях захолонуло!..— в сердцах сказала она.— Явился, не запылился! Иди, иди, куда шел...
Зверь пригнул шею, потянул морду к авоське, в которой лежал окорок.
— Ишь, чего захотел! Тебе это на раз глотнуть, а нам на неделю запас. И не думай, и не мысли!
Она обошла нанука, ускорила шаг. Но великан забежал вперед и опять преградил ей дорогу.
— Ладно, уговорил,— подобрела вдруг жена радиста.— На, лопай.— Достала небольшой, с ладонь, довесок окорока, бросила на снег.
Зверь слизнул лакомый кусок и вновь выжидающе уставился на авоську.
— Вот наглый тип! Не дам!..
Медведь рявкнул. Женщина попятилась. Следом, как привязанный, пошел зверь. Она споткнулась и села в сугроб, раскинула руки с авоськами. Нанук схватил лапой сетку, в которой лежал окорок, сдернул ее с руки вместе с рукавицей. Продукты упали на снег. На глазах у растерявшейся женщины он съел окорок, потом вареную и сырокопченую колбасу, балык. Затем обнюхал банку сгущенки. Взял ее лапой, раздавил. Густое молоко брызнуло на снег. Причмокивая от удовольствия, зверь слизал сладкую тягучую массу.
Спасая вторую авоську с продуктами, изрядно перепуганная жена радиста отползла на четвереньках, вскочила и побежала, совсем забыв, что от белых медведей бегать не следует: можно поплатиться жизнью. Великан нагнал человека возле дома. Живший в нем агрессивный дух преследователя, дух добытчика, очевидно, спал, задобренный вкусной, сытной пищей; сейчас зверя интересовало не бегущее двуногое существо, а вторая сетка с продуктами. Он лапой сдернул ее вместе с меховой рукавицей, подхватил зубами и скорым шагом направился к свалке. Забравшись на обледенелый холм объедков, наглый тип сожрал все, не оставил даже банок с растворимым кофе и яичным порошком, их он разгрыз зубами. Кофе и яичный порошок с порывом ветра набились ему в ноздри, и нанук расчихался так громко, что слышно было на другом конце поселка.
Разбойный грабеж средь бела дня у островитян особой тревоги не вызвал. Истинным виновником чрезвычайного происшествия были, как сказал начальник экспедиции, люди, прикормившие зверя. Посмеялись да забыли; обошлось — и слава богу. Жена радиста во всех подробностях рассказала о ЧП, и к зверю прочно приклеилась кличка — Наглый Тип.
Думали, что Наглый Тип уйдет, что в нем, наконец, проснется задремавший бродяга, вечный странник. Теперь уже ни строители, ни буровики, ни журналисты не подкармливали зверя. Долго ль до греха...
Но Наглый Тип и не думал уходить. Как бы оправдывая свою кличку, через неделю после первого он совершил второе разбойное нападение, но теперь уже не на жену радиста, а на жену бульдозериста, которая с покупками возвращалась из магазина. Подстерег, подлец, возле хозяйского дома. Ударом лапы выбил из рук сумку, не спеша стал пожирать хлеб, крупу, мясо. Женщина в испуге вбежала в дом. Через минуту на крыльце с ломом в руках появился бульдозерист, рослый, здоровенный мужчина. В сердцах хватил ломом по звериному хребту. Рисковал, конечно. С белым медведем такие шутки шутить нельзя. Но Наглый Тип, взревев от боли, бросился наутек.
Путь на нашу буровую лежал мимо свалки. Каждый день туда-обратно мы проходили мимо живущего на куче отбросов медведя. Наглый Тип обычно не удостаивал нас взглядом. Но однажды зверь, завидев буровиков, пришел в сильное волнение. Рявкнул, развернулся и побежал прочь. Что его так напугало? Догадались: один из нас нес на плече лом. Человека с ломом нанук теперь боялся панически.
Об этом узнали островитяне. И мужчины придумали такую штуку: сопровождать с ломом своих жен, идущих из магазина с покупками. И вскоре привычной для поселка стала диковинная, совершенно непонятная для постороннего человека картина: впереди идет жена, несет сумки с продуктами, а позади серьезно, без ухмыл- кц. .озираясь по сторонам, с тяжелым ломом в руках, приготовленным для удара, вышагивает родной супруг.
Недели полторы Наглый Тип вел себя сносно. Поедал объедки, тут же, на свалке, спал. Но ошибался тот, кто полагал, что медведь уже не совершит действий, которые юристы квалифицируют как уголовно-наказуемые преступления. Находиться рядом с вкусной пищей и не отведать? Как бы не так! Тем более что зверь понятия не имел ни о государственной и личной собственности, ни об уголовном кодексе, и «мораль» его была проста и жестока: право сильнейшего. А самый сильный на земле зверь — он, белый медведь.