Характерно то, что северные народности почти, совершенно не употребляют зимой предметов одежды из выделанной кожи. Это имеет глубокий, основанный на тысячелетнем опыте смысл. Дубленая кожа почти» не пропускает влаги. Чуть разгоряченный от ходьбы, бега или работы человек оказывается в положении больного, которому поставлен на все тело «согревающий» компресс. Влага, скопившаяся под наружной одеждой, не имеет выхода. Создаются наиболее благоприятные условия для охлаждения, замерзания или жестоких простудных заболеваний. Многолетний опыт и исключительная жизненная наблюдательность жителей Севера научила их носить одежду только с мехом, причем летом эта одежда носится мехом только внутрь, а зимой мехом наружу. В последнем случае каждая шерстинка меха является своеобразным фитильком, по которому влага испаряется. Часто можно видеть, как на кухлянке[2], находящейся на разгоряченном человеке, появляется иней, особенно интенсивно покрывающий спину и грудь, то есть те места, где происходит наибольший выпот. Быть может, многим покажутся эти рассуждения скучными и длинными, но что поделать, если жизнь на Севере тесно связана с борьбой за существование и с трудностями работы в суровом климате.
Однако вернемся к мысу Дежнева. Очень любопытно было мое знакомство с чукотским языком.
С первых же дней жизни у мыса Дежнева я завел записную книжку, в которую вписывал чукотские слова. При малейшем подходящем случае странички этой книжки пополнялись новыми словами с русским переводом. У нас в обсерватории уборщицей работала чукчанка Вакатваль, она оказалась на редкость разговорчивой собеседницей, и вскоре мой лексикон стал пополняться новыми словами. Наконец, я почувствовал, что могу блеснуть знанием чукотского языка.
Случай представился неожиданно и на мой взгляд исключительно благоприятный.
Был конец короткого чукотского лета. Перелетная птица заканчивала свой отлет; ночами на море появлялись полоски ледяного «сала», льдины, стоящие близ берега на мели, уже были так источены волнами, что напоминали кружева. Моржи, разбившись на отдельные мелкие группы, паслись на мелководьях. В один из ясных и тихих дней бригада охотников пригласила меня принять участие в охоте на моржей. Это была столь большая честь, что я сломя голову кинулся домой экипироваться.
Записная книжка со словарем заняла одно из главных мест в моем сложном снаряжении охотника-дилетанта. Тут был винчестер 30×30, патронташ, бинокль, нож, кабинетный фотоаппарат 13×18 со штативом в множество не менее важных предметов охоты.
Незабываемый образ «Тартарена из Тараскона», без сомнения, мерк в сравнении с моим импозантным видом.
В разгар охоты, когда после нескольких неудачных попыток, наконец, один морж был загарпунен, я решил блеснуть знанием языка. Вытащить из кармана записную книжку, перелистать ее и подобрать подходящую случаю фразу было делом нескольких минут.
«Аамын Меченки плагну тагам!» — и я с гордостью, присущей моим молодым годам, взираю на охотников. Каково же было мое изумление, когда все сидящие в байдарке так и повалились от хохота. Я лихорадочно листал свой злополучный словарь, бросал отрывистые фразы, которые приводили моих спутников в совершенный восторг. Думая, что я недостаточно внятно произношу те или иные слова, я старался выговаривать их особенно тщательно, чем еще больше увеличивал веселость всех охотников. Только когда я замолчал и утихли пароксизмы смеха, мне объяснили, что я разговаривал в основном на женском языке или на смеси мужского и женского языков. Мои спутники оказались в положении зрителей своеобразного театра, когда один персонаж ведет диалог за двоих.
Так я узнал, что в чукотском языке заметно различаются мужское и женское произношение, женский говор — цокающий.
Понятно, что мой, столь тщательно собираемый словарь оказался в самом дальнем углу письменного стола, во еще долго после этого стоило мне открыть рот, как у моих слушателей округлялись глаза в ожидании столь любимого всеми народами искреннего смеха.
Постепенно мы обжились на песчаной косе, отделяющей лагуну от моря. Между домиками нашей обсерватории и ярангами чукотского селения протянулась не задуваемая никакими пургами, хорошо протоптанная тропинка. За зиму мы все оделись в пыжиковые кухлянки с хорошо исполненными анораками, плекты и малахаи. Наши соседи в свою очередь щеголяли в галстуках, пиджаках и даже бог весть в каких очках.