Программу своих научных наблюдений мы выполняли с энтузиазмом и неуклонно.
Бытовые неустройства и даже тяжести жизни мы терпеливо переносили, сознавая, что в Арктике так в должно быть. Домики нашей собственной сборки совершенно не держали тепла. Это были щитовые конструкции, из которых после сборки получалось что-то вроде чукотской яранги, состоящей из 66 секций. Каждая секция соединялась с соседней без всякого паза, просто в упор.
После сборки все 66 щелей полагалось конопатить, но почему-то оказалось, что при этом щель соседняя с обрабатываемой неуклонно расширялась, и это противодействие было строго пропорционально прилагаемым усилиям.
Холодная и пуржливая зима Чукотского полуострова застала нас с конопатками и киянками в руках. Пришлось бросить этот поистине «мартышкин труд» и отдать себя на волю судьбы.
Здесь необходимо сказать, что никаких строительных материалов, которыми можно было закрыть щели, у нас не было.
Результаты своих трудов мы ощутили в первые же дни зимы. В домиках установилась вполне «устойчивая» температура в пределах от +20 до -19 градусов. Живительное тепло поддерживало наш комфорт, когда топилась печь. Все остальное время мы либо стряхивали иней со своих постелей, либо сметали кучки мелкозернистого снега то с письменных столов, то с пола, в зависимости от направления ветра.
Большую услугу нам принесла обычная для Чукотского полуострова устойчивая метель.
Чукчи шутят так. Спрашиваешь: «Часто у вас бывает пурга?»— «Уяльх— уяльх? Коо!» (пурга, нет, не часто! два-три раза за зиму, но каждый раз по одной луне).
И действительно. Пурга нас донимала каждый раз по две-три недели кряду. Уже после первой пурги в домиках, занесенных снегом до половины, стало теплее. Следующая пурга оставила на поверхности только трубы наших импровизированных печей, и мы уже не страдали от изнуряющего холода, но зато жили в сырости и задыхались в атмосфере скученного жилья.
Чем неуютнее было в доме, тем больше хотелось проводить время вне его. Вот тогда я понял особую прелесть тихой морозной ночи, сполохи полярного сияния, когда небо загорается таинственными полосами и лучами холодных зеленоватых огней, внезапно превращающихся в гигантский складчатый занавес, по которому временами пробегает пурпуровый блик, и вдруг этот занавес начинает подниматься, изменяется в очертаниях и собирается в зените ярким и лучистым пятном. Через несколько секунд все меркнет. Остается тихая звездная «морозная ночь. Тихо так, что кажется любой звук «прозвучит как выстрел. Настороженное ухо ловит ночные шорохи: вот далеко в проливе звуком хрустальных подвесков люстры прозвенели льдинки осыпавшегося тороса. Вот вздохнул кто-то из моих товарищей, поворачиваясь на другой бок за фанерной стенкой дома, а вот и таинственный звук, напоминающий пыхтение идущего поезда: «Чух-чух-чух… Чух-чух-чух… Пш-ш-ш». Но я уже знаю, что этот звук издают две льдины, наползающие одна на другую во время подвижек и сжатия.
Проходит несколько минут после того, как погасли последние лучи сияния, и вот снова на северо-востоке вспыхивает луч, несколько секунд держится на темносинем небе, затем приобретает боковые отростки, начинает мерцать и снова на всем участке неба вспыхивают драпри с перебегающей от края до края яркостью, меняют цвета, колеблются и даже кажется, что шелестят. Секунды… драпри собираются в яркую корону над головой и, несколько мгновений просияв необычайным светом, потухают в бездонно звездной глубине неба. Опять стоишь и впитываешь в себя прелесть яркости и тишины полярной ночи.
Хорошо и сумеречным зимним днем, выйдя из занесенного снегом дома, пройтись по звенящему снегу, покрывающему твердым слоем песчаную косу. Вдали в морозной дымке темнеют невысокие скалы Инчоуна. Воздух плотен от пятидесятиградусного мороза, но «вкусен» и ароматен после нескольких часов работы в «комнате». Пройдя с километр и остановившись, чтобы потереть рукавицей замерзшее лицо, невольно любуешься открывающейся перед тобой картиной. Бледно-голубое на юге небо с оранжево-красными отблесками, за которым» почти угадывается солнце, к зениту переходит постепенно в синие и почти Фиолетовые тона. Эти тона ложатся на снежные заструги тундры, которая в это время кажется необычайным атласным ковром, постепенно теряющим свои краски к горизонту.