Эта чудесная песня и зазвучала первой в нашем самодеятельном концерте. Но хор удался плохо. Выручил самодеятельность гостящий у нас механик экспериментальных мастерских Арктического Института Володя Суворов. Он оказался талантливым гитаристом и певцом. Веселье продолжалось до отбоя и отхода ко сну.
После октябрьских праздников мы начали перестановку лагеря и сборку домиков.
Кто не жил месяцами на льду Центрального полярного бассейна, тот с большим трудом может понять ощущение людей, которые из давно надоевшей холодной и неуютной палатки перебираются в теплый и достаточно удобный домик. Нам казалось, что это жилье, так похожее внешне на любой дом большой Земли, будет и нам надежной и уютной защитой не только от непогоды, но и от всех случайностей. Свои жилища мы оборудовали уютно и удобно для работы и жизни, устраиваясь капитально и надолго. Продумывались все мелочи работы и быта. Вопрос, где сделать полочку для книг или где повесить умывальник, обсуждался много и творчески. Ведь маленький домик необходимо было превратить в лабораторию для работы и в то же время обставить возможно уютнее. В общем мы устроились для длительной работы и жилья более чем хорошо. После тесной, холодной и неуютной палатки жизнь в домике показалась нам прекрасной.
Однако нашей спокойной и уютной жизни суждено было вскоре нарушиться. Уже 20 ноября начали наблюдаться подвижки льда вокруг нашей льдины. А 21 ноября, в 12 часов 30 минут по Московскому времени, в северо-восточном направлении был слышен сильный грохот, сопровождавшийся сотрясением всего нашего поля. Многие выскочили из домиков и приступили к осмотру окрестностей лагеря. Однако ничего не обнаружили.
23 ноября периодически слышалось торошение льда во всей северо-восточной части льдины. В этот день мне довелось дежурить по лагерю. Вот что я писал в вахтенном журнале:
«В 7 часов 45 минут замечена подвижка льда по всей северо-восточной части окраины льдины. Пошел туда с Цигельницким, Курко, Медведем и Разумовым. Во время осмотра обнаружили большое разводье, покрытое молодым льдом, сантиметров 15–18 толщиной, которое, видимо, образовалось на этих днях. Разводье находилось от центра лагеря в 300 шагах. Вдоль разводья происходило торошение и подвижка льда, которые сопровождались сильный шумом, скрипом и ритмичными звуками, напоминающими грохот идущего поезда. Около 9 часов торошение и подвижка льдов прекратились. Во время осмотра большую помощь оказала фара, которую зажег Змачинский, но все же противоположный «берег» рассмотреть не удалось. В 10 часов торошение возобновилось. Началась более сильная подвижка с нарастающим шумом и скрежетом. Позвонил Змачинскому и попросил его еще раз зажечь фару для осмотра вала торошения. С ним вместе осмотрели льдину. Подвижка льда продолжалась по всему разводью до 11 часов, затем шум стих. Осмотр при помощи фары показал появление новых валов торошения молодого льда по всей кромке разводья. Штиль сменился северным ветром; видимо, этот ветер и обусловил нажим льда. Периодические подвижки продолжались до 13 часов, постепенна ослабевая. Как потом выяснилось при осмотре всей льдины, образовавшееся разводье прошло в 100 метрах от посадочной полосы, и, таким образом, наше поле еще раз значительно уменьшилось в размерах.
На следующий день стояла пасмурная погода с поземном и температурой воздуха минус 24 градуса. Между 19 и 20 часами в лагере слышны были сильные толчки, но все отнеслись к ним спокойно.
Наступил «вечер». Мы, аэрологи, только что легли в постели, окончив обработку очередного радиозонда. Куря последние перед сном папироски, мы рассуждали о том, что, дескать, если уже сломало льдину в стороне От лагеря, значит меньше шансов, что сломает еще раз. Здесь, мы полагали, должна быть аналогия с воронкой от снаряда, в которую прячется во время обстрела боец, считая, что, по теории вероятности, второй снаряд сюда уже не попадет. Обсудив этот вопрос и обменявшись еще несколькими, не менее глубокомысленными положениями, мы поплотней завернулись в одеяла и приготовились смотреть самые высокохудожественные сны.
Но вдруг раздался необычайной силы удар, сопровождавшийся грохотом и треском, напоминавшим звук разрываемого полотна, но в сотни раз усиленный. Сразу за — стеной домика начали скрежетать провода электроосвещения и трансляции, выдергиваемые какой-то неведомой силой из своих креплений.