— Идем, идем, — сказали оба, — коли хочешь пороха нюхать, мы тебе место укажем.
Лицо парня даже посветлело.
— Уж такая-то охота! — весело ответил парень.
— Ну, идем! — и Матусовы пошли вперед, прямо держа путь к палатке кабатчика, а сзади них весело шагал Яков, улыбаясь во всю ширину рта.
Кругом кипела лагерная жизнь. Он видел везде солдатские мундиры, тесаки, ружья; где-то звучал горн, трещали барабаны. У одной палатки двое солдат держали третьего за ноги и голову, а четвертый наносил ему палкой нещадные удары, которые отсчитывал стоявший тут же сержант. Яков вздохнул. Матусовы засмеялись.
— И тебе так будет. Не все война. Артикула не знаешь — и драть!
— Семушка, Степушка! — закричал хриплым голосом высокий, тонкий, как жердь, сержант, — идите скорее! Здесь и Багреев, и Фатеев.
— Идем! — отозвались Матусовы, — мы с собою охотника ведем.
— Какого охотника?
— Воевать хочет!
Они дошли до палатки, и тут их тотчас же окружили гвардейцы, солдаты и сержанты.
— Откуда? Кто такой? Как звать? Зачем? — посыпались вопросы.
Яков только улыбался.
— От шведов бежал, из Спасского. Послужить хочу! — повторял он одно и то же, — а звать Яковом.
Бум, бум, бум! — раздалась вдруг учащенная стрельба, и в лагере поднялась страшная суматоха. К палатке подбежал солдат.
— Братцы! — закричал он, — на том берегу наших бьют.
Матусовы рванулись и бегом пустились к берегу.
На той стороне Невы действительно палили пушки и двигались черные силуэты, сверкая огнем залпов.
— Охотники, в лодки! На помощь! — послышался вдруг зычный голос, и Матусовы увидели красивого, стройного офицера в высоком шлеме.
— Кенигсек! — закричал Фатеев.
— На лодки! За мной! — кричал полковник, махая шпагой, и прыгнул в лодку.
Якова охватило воодушевление. Быстрее кошки он прыгнул в лодку полковника, схватил весла и налег на них со всей силой. Лодка двинулась, а за ней быстро поплыли другие, битком набитые солдатами.
С середины реки уже ясно было видно нападение, которое, как оказалось, вел шведский отряд майора Лиона. Четыре пушки осыпали картечью полки Брюса, Гулица и Гордона, а шведский отряд, разделившись на четыре колонны, уже лез с криками торжества на лагерные окопы.
Яков сильнее налег на весла.
Полковник Кенигсек, посланный Шереметевым, одобрительно кивал ему и говорил:
— Молодец! Наляг сильнее!
Лодка ударилась о берег. Следом за ней стали приставать и другие. Солдаты прыгали прямо в воду и вброд добирались до берега. Кенигсек быстро выстроил их и бегом бросился на выручку русских.
Яков на мгновение остановился. Волнение душило его, но у него не было никакого оружия, и он растерянно смотрел по сторонам.
Кенигсек бежал с солдатами, крича «виват», как вдруг между ними произошло замешательство: в их ряды врезалась неприятельская картечь.
Яков оглянулся. Невдалеке, на пригорке, стояли четыре пушки и извергали смерть на головы русских. Парень словно озверел. Он схватил тяжелое весло, обежал стороной, взобрался на холм и вдруг с исступленным криком бросился на двадцать человек, старательно стрелявших из пушек, а затем начал веслом молотить их по головам. Весло свистело, ревело в его руках и с силой молота дробило черепа.
Шведами овладел панический ужас. Один солдат бросил банник и побежал, остальные устремились за ним. Яков ухватил банник и нанес последний удар офицеру. Пушки замолкли, и вместо их грохота снова раздался крик «виват».
Кенигсек оглянулся и, к своему изумлению, вместо шведских солдат подле пушек увидел своего перевозчика.
— Это — какой-то дьявол! — пробормотал он. — Возьми десять человек, беги к пушкам и стреляй по шведам, — сказал он Степану Матусову и с криком устремился на шведов.
Шведы очутились между двух огней.
Полки Гулица и Брюса ожили. Гордон скомандовал, и все, разом выбежав из окопов, бросились на шведов. Шведы дрогнули и побежали. В тот же миг раздался залп четырех пушек по отступавшим. Гулиц, Брюс и Гордон поочередно обнимали Кенигсека.
— Не приди вы, и нам было бы плохо, — говорили они.
— Я сделал, что мог. Победу одержал вот кто! — и полковник показал на батарею, где виднелась фигура Якова.
— Позовите его!
Военачальники сидели в палатке и пили пиво, а Яков стоял перед ними и простодушно рассказывал про свой подвиг.
— Один на двадцать! А! — воскликнул Брюс. — Вот это — молодец!
— Надо царю сказать!
— Я тебя в полк к себе беру, — сказал Якову Гордон.
Парень кланялся на все стороны и радостно улыбался.