Я навечно останусь на плацу Колизея
Под взгядом толпы — ощути себя голой
Ведь каждый из них плюнуть в душу посмеет
Моё смелое “после” уже без надежды
Во мне умирает великое право
На то чтобы быть человеком как прежде
А не комком из нервов и нрава
И теперь я уже по собственной воле
Закрываю на ключ свое дикое завтра
Ограждаю “сегодня” из “вчера” частоколом
Ты был прав, как всегда, взбесившийся автор
Ты был прав, мне шепча, что людям не верят
Ты был прав на цепи держа страшные чувства
Но теперь навсегда крут и скользок мой берег
Я холодна и бесстрастна к безумству
Это любовь или ответственность?
Ребёнок в каминном зале застыл у портрета отца
Слезы текут безмолвно, это всё — начало конца
С таких же холстин огромных улыбается его мать
Потеряв всех близких людей, он один идёт выживать
Не один. Приехала тётя. Обняла и смахнула слезу
Но можно ли верить вспышке, что летом рождает грозу?
У неё нет дяди, нет сына. Мы в двоем в этом мрачном аду
Она тоже бросит, я знаю. Она ждет, когда я подрасту.
Тетя пьёт вторую бутылку. Мальчик спит, уложила давно
Она сидит молча и цедит дорогое сухое вино
Её гложут странные мысли, как хотелось бы их поменять
Но в голове по прежнему бьётся: ты ему вовсе не мать
Мать может любить за проказы, может любить через боль
Всё не так. Ты не мама. Кто ты? Какова теперь твоя роль?
Ему нужен ещё кто-то рядом, кто придет успокоить кошмар
Ты же не тихая гавань. Ты мятежный по свету пожар.
Хорошо ли с тобой ему будет? Ему нужно кого-то любить.
А кто его любить сможет? Как понять, что это кипит?
Ты смотришь на светлые кудри. На ручки, на ноги, глаза…
И который день вздрогнешь, увидев, что в них глубоко — бирюза.
Что глаза у этого чуда, как ни крути, но всё же твои
Видно, смеялись боги, колдуя что-то своё вам внутри
Это долг или чувства? Попробуй что-то такое понять.
Однажды от тихого: “Мама”, внутри что-то рвётся сиять
Внутри клокочуще — слёзы. От того, как тебя он назвал
Тихий голос шепчет: а как же? Он тогда был ещё очень мал.
Это чувства. И ты его любишь. Просто так, как мама могла.
Обнимаешь — спасибо, сыночек. Я наконец-то всё поняла.
Ангел
Ему хотелось бы выпить — от грусти или от горя
Он пришел в странный бар, где запах как около моря
Ему наливали рюмку, он пил и ругался сильнее
И вот уже рядом не гости, а черти и полузмеи
“Мы с собой его рядом удержим
Пусть катится вниз по дорожке” –
Кричали черти в надежде,
Что у него будут рожки
Но ангел небесный спустился, отправляя белое пламя
Взор спокойный и грустный на тех, кто правит грехами
И черти склонились в знаке, что право за небом как прежде
Ангел забрал человека, изменил его в цвете одежды
И вот он в белом костюме стоит у подножия храма
Там, где когда-то клялся, что будет мужем и папой
Он вспомнил детские ручки, жену и свой родной берег
Она его ждёт как прежде, и всё ещё в него верит
Он у храма того поклонился, и ангел кивнул ему с фрески
Он домой пошёл не шатаясь, другой, неожиданно трезвый
А дома счастливые люди, и всё теперь будет отлично
Лишь небо зарёй улыбнулось. Дальше — путь уже личный.
Изумрудный город
Дорога из желтого кирпича поросла осокой
И Гудвин больше не покажет своих чудес
Башмачки стерты до дыр, их даже не трогай
И не заходи в этот страшный неприветливый лес
Жевуны перестали смеяться, звенеть бубенцами
Мигуны не мастерят уже тысячу лет
Волшебные маки стали просто цветами
Дровосек проржавел и сердца у него уже нет
Что случилось с ними на последней книжной странице?
История порвана и пылится в темном углу
Дети выросли. Им стало нужней веселиться
А книга лежит, приписана к барахлу
Но однажды солнце осветит сухие листочки
Элли проснется, с волшебных страниц спадет тень
Взрослые читают историю от точки до точки
Им хочется в прошлое. Вернуться хотя бы на день.
Петр
Петр не спит уже несколько лет
Он пережил сто тысячелетий