После Нового года в гости приехала сестра Янина. Ее Микола любил и всегда слушался. Пани Янину вызвал Кастусь, видя, что его хозяин совсем уж пал духом и топит горе вином и горелкой, утратив интерес даже к корреспонденции, кою сжигает в камине не читая. Упреки и нравоучения Кастуся Микола совершенно не слушал, каждый раз отвечая «пошел вон», а вот Янину…
— Встряхнись! — ругала Миколу темпераментная сестра, найдя брата непривычно заросшим бородой и усами. — Не ты виновен в том, что началась война, что люди гибли на этой войне. Никто не виноват из вас в том, что на ваш обоз напали и перебили многих женщин. Главное, что ты хотя бы кого-то сохранил! Хотя бы одну жизнь спас — и это уже много!
Сестра Янина напоминала Миколе и отца, и мать — у Янины были такие же темно-карие, как у матери, живые большие глаза и светлые, как у отца, волосы, такой же твердый решительный отцовский характер, такое же материнское умение говорить и заставлять себя слушать…
— Наш отец пережил не такое, — отчитывала брата Янина, — но у него хватило сил и нас родить, и воспитать хорошими людьми. Скажи дзякуй Богу, что война ушла, и ушла, возможно, благодаря тебе тоже, а ты раскис! Надо жизнь продолжать! Жениться тебе надо, Микола! Смотри! Вся корреспонденция твоя на полу! Ты хотя бы читаешь ее? — ткнула рукой Янина в кучу писем, грудой лежащих у камина.
— А! — равнодушно махнул ладонью Микола. — Не успел растопить ими огонь! Потом!
Янина подошла к куче корреспонденции на полу и, аккуратно приподнимая платье кончиками пальцев, присела на корточки, стала перебирать бумаги, то и дело восклицая:
— Лист от пана Потоцкого! Не вскрыл даже! Два листа от Кароля! Мог бы хотя бы прочесть! А это кто? Пани Фекла Онюховская…
Потухшие глаза Миколы вдруг разом вспыхнули… Фекла? При упоминании имени этой девушки как будто огонек зажегся в потухшей душе князя. «А я ведь ее совсем забыл! Как я мог?! И чуть не сжег ее письмо! А вероятно, уже и сжигал!»
Микола вскочил, чуть ли не прыгнул к сестре, рывком вырвал пакет из ее рук, быстро разорвал, нетерпеливо срывая печать, и прямо стоя у камина принялся жадно читать.
«Слава Богу, вы живы, пан Микола! Мне об этом написал ваш сябр Кароль Радзивилл. Дзякуй ему за это великий! Три моих листа к вам остались без ответа. Слышала о поражении Карла под Полтавой и его бегстве в Валахию. Мы плакали. А я все про вас думала. Живы ли? В плену ли, или же спаслись? И вот узнала, что живы и уже в Орше. Какое счастье!..»
Микола Кмитич уже давно знал, что в июле 1709 года под Полтавой двадцатичетырехтысячное войско Карла потерпело поражение от почти втрое превосходящей ее по численности армии Петра. Впрочем, эта новость лишь усугубила депрессию оршанского полковника, полковника без полка… Несчастному князю казалось, будто все, за что он боролся, гибнет, все, ради чего жил, разваливается на куски… Ему было жаль женщин, погибших под его командованием в Кривичском лесу, жаль Лещинского, которого сменил на троне этот негодный авантюрист Фридрих, жаль Карла, жаль мечущегося то к одним, то к другим Кароля Станислава… Интерес к собственной жизни у него тоже угас… «Лучше бы там, в лесу, меня тоже убили», — все чаще думал Микола…
— Жениться, говоришь? — улыбнулся сестре Микола. — А ведь верно! И я так думаю! Надо жениться! Надо! И невеста у меня уже есть!
Янина от неожиданности даже ничего не сказала. Все еще сидя на корточках, она удивленно смотрела снизу вверх на в один миг ожившего брата…
И вот в апреле, на Вяликдзень, на Пасху, помолившись в церкви — Божа, які праз уваскрэсенне Сына Твайго, Пана нашага Езуса Хрыста, узвесяліць свет меў ласку, дай, просім, каб праз Ягоную Маці Панну Марыю мы дасягнулі радасці жыцця вечнага… — отправился Микола свататься к Онюховским… Чисто выбритое лицо и значительно подстриженные волосы омолодили оршанского князя на лет семь-восемь, а в кармане его лимонного цвета камзола лежала красная бархатная шкатулочка с двумя обручальными колечками… Микола улыбался, глядя на дорогу, вдоль которой черными рыбками сновали уже прилетевшие скворцы и шагал веселый песняр с дудой. Рядом с ним шла молодая девушка, вращая ручку колесной лиры, а песняр высоким звонким голосом пел: