— Герда, открой! — позвал он, молотя руками по дереву. Никто не отвечал. — Открой! Я понимаю, что вел себя как последняя скотина и очень тебя обидел, но я все исправлю. Обещаю. Только открой!
Снова молчание. И сквозь него едва слышный всхлип.
— Герда! Открой демонову дверь, иначе я ее выбью!
Николя сдвинул щеколду телекинезом. Дверь распахнулась сама. Неровный сумеречный свет из незанавешенного окна падал на кровать. Герда металась по скомканным простыням в мокрой от пота рубахе и тихо стонала. В два прыжка Николя оказался рядом и принялся колотить девушку по щекам.
***
— Что происходит? — влетел в комнату привлеченный криками Финист.
Николя пытался привести Герду в чувства и не обращал на него внимания.
— Я позову Эглаборга, — Финист бросился обратно в коридор и привел заспанного целителя.
— Она промокла во время грозы. Замерзла. Простудилась. Еще расстроилась, что мы с Николя подрались… — сбивчиво объяснял оборотень.
— Подрались?! — Эглаборг ошалело распахнул глаза, переводя взгляд с одного помятого лица на другое, но потом все же вернулся к Герде.
Почему ей всегда достается сильнее всех, хотя она ни в чем не виновата?
— Давно она так? — спросил целитель, тронув Николя за плечо.
Он не ответил, даже не повернулся, словно оглох. Застыл, сжимая восковую руку девушки и вглядываясь в болезненные черты. Эглаборг печально вздохнул, не особо удивившись. Видно, ему уже доводилось наблюдать у Николя подобное состояние. Целитель принялся за работу.
Последующие три дня промелькнули в беспрестанных хлопотах. Эглаборг без конца готовил в своей «лаборатории» — так он называл свою спальню — снадобья и притирки, проверял состояние больной и отдавал распоряжения остальным. Майли с Вожыком по очереди то обкладывали Герду грелками и растирали, чтобы согреть, когда был озноб, то наоборот пытались сбить жар с помощью зелий.
Финист таскал воду и рыскал по округе в поисках трав, которые просил целитель. И только Николя неподвижной статуей сидел на коленях у постели Герды. Финист был уверен, что Охотник за это время даже глаз ни разу не сомкнул. Он молча держал Герду за руку и расходовал собственный дар непонятно на что. Хотелось наорать и огреть по голове чем-нибудь тяжелым, чтобы не вел себя как слабак. Того и гляди, расплачется и запричитает, как баба. Нет, тогда Финист точно не сдержится. Хотя драться в комнате Герды было бы верхом глупости. Она так и не просыпалась. Билась в бреду, шевелила губами в немом крике, затихала, а потом снова начинала беспокойно ворочаться. Жар переходил в озноб, озноб в жар. И до бесконечности.
К исходу третьего дня все выдохлись, а лучше Герде не стало. Эглаборг отправил Вожыка и Майли отсыпаться, а сам в последний раз проверил состояние девушки. Финист стоял у него за спиной, нетерпеливо дожидаясь новых указаний. Целитель потерянно провел по своему вспотевшему лицу руками и деликатно коснулся плеча Охотника:
— Я уже все перепробовал. Ничего не помогает. Словно это злой дух немочь наслал и тянет из нее жизненные соки. Только не чувствуется в ней, да и во всем доме, ничего чужеродного.
Николя не отзывался. Словно ему и дела нет до назойливой мухи, жужжащей над ухом. Но Эглаборг не сдался:
— Она очень слаба. Лихорадка уже почти выжгла ее изнутри. Боюсь, к утру все будет кончено.
— Но ведь можно еще что-то сделать! — переполошился Финист. Он не мог позволить ей вот так уйти. Он ведь даже прощения не успел попросить. Сказать, что он все, наконец, понял, что… Нет! Финист развернул Эглаборга к себе и схватил за ворот рубахи: — Какой-нибудь диковинный цветок, птицу или рыбу. Что угодно! Я все достану — только скажи. Пока она жива, еще можно что-то сделать!
— Вы меня не слышали? — вырываясь от него, заговорил целитель. — Я не знаю, что с ней. Это не болезнь. Была бы болезнь, одно из моих средств подействовало. Она угасает. И так продержалась удивительно долго. Но продлять агонию дольше мы не сможем. Герда не доживет до утра.
Финист открыл рот, чтобы ответить, но тут сбоку донеслось едва слышное:
— Вон.
Финист удивленно обернулся.
— Вон, — голос Николя скрипел, словно ржавые дверные петли.
— Ма… — попытался возразить целитель, но Охотник поднялся и возвысился над ним чуть ли не на голову.
— Пошли вон, я сказал! — заорал он так, что весь дом дрогнул до основания.
Финиста тоже ощутимо тряхнуло. Аура Николя начала расти, темнеть и сгущаться, превращаясь в близнеца той страшной силы, что он ощутил в пещере Истины.
Глаза Николя налились чернотой. Финист припомнил предупреждение Ноэля. Точно разорвет. И глазом моргнуть не успеешь. Оборотень схватил оторопевшего целителя за руку и выволок из каморки. Дверь с грохотом захлопнулась. Что Николя собрался делать там один? Видно, последнего разума лишился. Ничего, к утру охолонет. К утру они все успокоятся. Жаль, что для Герды будет уже слишком поздно.
***
Защелкнув щеколду на двери, Николя принялся остервенело стаскивать с себя штаны и рубаху. Оставленная одна, Герда заворочалась на кровати и тихо всхлипнула.
— Погоди. Я сейчас, — отозвался он, избавляясь от остатков одежды и вернулся к ней. Сел рядом на кровати и стащил с девушки через голову мешковатую ночную сорочку. Взял худенькое, легкое, как пушинка, тело на руки и прижал к себе. Снова начинался озноб. От бледной, покрытой пупырышками кожи веяло могильным холодом. Как же Николя ненавидел этот демонов холод! Он с трудом устроился на слишком тесной даже для него одного кровати, уложил Герду сверху и натянул пуховое одеяло почти до самого носа. Нужно ее согреть. У него тепла всегда было немного. Умудрялся мерзнуть даже в летний зной. Живой мертвец.
Николя обнял Герду за плечи. Она доверчиво вытянулась у него на груди и затихла. — Вот так хорошо. А теперь бери. Бери все, что есть! Он медленно вливал в нее собственные силы, каждой порой кожи, которой они соприкасались. Боялся упустить хоть частичку. Быть может, именно она перетянет Герду на этот берег.
То, что так удивило Эглаборга, то, что удерживало Герду на краю был дар Николя. Она впитывала его силу словно губка. Немочь отступала, но через некоторое время принималась терзать ее тело с новой силой. Когда Эглаборг расписался в бессилии, в голову пришла сумасшедшая идея — выплеснуть в нее весь свой внутренний резерв без остатка. Не спасет — так хоть уйдет следом.
Губы Герды разомкнулись. Снова бред? Николя напряг слух, пытаясь разобрать, что она шептала эти три дня.
— Николас, — Может, показалось. И вот снова: — Николас.
— Я здесь, — глухо отозвался он и поцеловал ее в макушку. — Я буду с тобой до конца. Теперь уж точно.
Он закрыл глаза, сосредотачиваясь, чтобы увеличить идущий через руки поток, раз уж ее тело принимало его так легко. Интересно, сколько Николя протянет? Не стоит тратить силы на разговоры вслух, ведь сказать требовалось так много. Вместо этого заговорил про себя:
«Знаю, сейчас уже глупо просить прощения или искать оправдания. Я и не буду, потому что оправдываться мне нечем, а прощения я не заслужил. Во всем, что происходит, моя вина, и только моя. Ведь знал же, что не стоит злить строптивого бога. Нельзя победить врага, которого ни коснуться, ни увидеть не можешь. Я надеялся, что тебя из всех людей он пощадит. Ведь… Я сглупил. Думал о нем, как о человеке или демоне, на худой конец, а он ни то и ни другое. Он хуже — нечто страшное, непостижимое. Я противился его власти, как противился бы любому, кто посмел мне что-то навязывать. Я не понимал, что он не Эйтайни и не Ноэль. Думал, раз он существует бесплотным голосом в моей голове, то от него можно отмахнуться, закрыться, игнорировать, как раньше я игнорировал все, что мешало или не нравилось. Посмотри, куда нас это завело. Теперь я могу лишь молить его о пощаде, но он глух к моим просьбам, как я раньше был глух к его. Ты слышишь, Безликий?! Я все понял. Я буду твоей послушной марионеткой, исполню любой твой приказ. Только останови это! Не убивай ее. Она безвинна».
Николя приглушил собственные мысли, рыская по закоулкам сознания в поисках следа Безликого. Но тот появлялся, повинуясь лишь своим желаниям. Николя так и не смог постичь существовавшую между ними связь. Впрочем, если Безликий не отзовется, то к утру она уже не будет ничего значить.