Курс был вводный, описательный в основном. Океаны там, материки, течения-противотечения и так далее. Там за сезон формулы три-четыре вообще промелькнули, что большая редкость для филологии даже, не говоря уж про нас.
А фигурой Михаил Николаевич был тоже масштабной. Он поскольку все эти водно-вводные дела отчасти монополизировал – у него индекс цитирования был сумасшедший какой-то. Потому что без основ – никуда. Чаще, наверное, следовало только на Кирилла и Мефодия ссылаться, как на создателей славянской письменности, если бы вышло такое указание.
Нет, он очень увлекательно рассказывал! «Болтало нас в то лето в море Фиджи…» Или – «Швартуемся мы как-то томным тропическим вечером в Антананариву…» Или даже так – «Прорывались мы тогда проливом Дрейка… а вокруг – шторм и буря, ревущие сороковые, неистовые пятидесятые и пронзительные шестидесятые сразу! Двенадцать баллов, и машина стала в штопор! И тут я, превозмогая боль и захлестываемый волной цунами, взбираюсь на мостик и что есть силы кричу: «Капитан!!! Два румба влево или нам тут всем каюк…» Ну и далее в схожем ключе.
А надо понимать, что это на базу-то мы ходили первый год. А по сути – третий курс, если уж и не совсем старослужащие – то «черпаки» как минимум, и черпаки заслуженные. То есть, через это дело посещаемость у нас уже страдала. Ну и время, опять же, такое, по какой шкале его ни возьми и не исчисли – то работа, то личная жизнь, а то и то и другое вместе. Группа-то вся – десять человек, ну и, само собой, по теории вероятностей в один прекрасный день выпало так, что своим явлением не почтил Михаила Николаевича никто. Sold out – все билеты проданы!
А еще через день экстренно прибыл к нам куратор нашей группы – и произнес дословно следующее: «Мужики! Вы, если называть вещи своими именами и при этом печатно – сошли с ума. Старик вчера был просто в испепеляющей ярости, ведь такого с ним не случалось за все сорок лет его плавательно-преподавательской деятельности. Такие, говорит, я им (вам), крысам сухопутным, интереснейшие лекции читаю, такой им, тараканам камбузным, уникально познавательный и важнейший материал даю – а они (вы) ишь чего удумали! Тридцать три тысячи чертей! Ведь знают прекрасно, что легендарное судно «Витязь» уже два года как ржавеет на приколе, и градиент отрицательный, и уж на моей-то жизни теперь, судя по всему, точно на галс не ляжет и в бейдевинд не пойдет, им бы хоть дождаться – так не своими глазами увидеть, а хоть послушать! Гарпун им теперь, короче, боцманский, а не лекции. Гальюнным веником гнать их с палубы высшего образования, так сказать! Акулам на корм! На рею – и за борт! Короче, резюмирую: кто в следующий раз пред светлые очи не явится и адмиральский якорь покаянно рашпилем не заточит – тот про меня может забыть. А уж про сдачу на хотя бы «удовлетворительно» – и подавно. Такое было слово старого морского волка…»
Делать нечего – спустя неделю одетые «по первому сроку», в отутюженных до хруста «голландках» мы собрались аккуратно ВСЕ. Обнялись на прощание – и пошли.
Ну и – выдержав мучительную мхатовскую паузу вошел наш капитан. Оглядел нас сурово из-под очков и молвил: «Света, деточка… (этой нашей, значит, барышне единственной) Выйди, пожалуйста, лапочка моих очей, в тебя я всегда верил… А у нас тут сейчас состоится суровый мужской разговор… по морским, стало быть, понятиям…»
Мы затрепетали, конечно, как фок-грот-брамсель на зюйд-весте… ну и повторился весь этот кошмар и тайфун. И про чертей, и про гарпун, и про на рею собственными руками, а потом акулам за борт, и все такое прочее…
А потом, когда дым немножко рассеялся, и даже сквозь пробитый ядром парус показался слабый солнечный лучик – вдруг выяснилось: а Болельщика-то с нами в этот момент НЕ БЫЛО!!! Ведь вроде и пришел, и курил стоял, и обнимался вместе со всеми – а в охваченный пламенем пожара трюм не полез!
– Да-а-а! – только и протянул сверху Прохор в немом восхищении.
– Этот нехитрый пример показал нам, что героем можно сделаться не только не сказав ни единого слова. Но и вообще даже не явившись на поле брани. Ну и возвращаясь к напечатанному.
Да, и пробил миг – экзамен! Зашли, расселись по краешку стула опасливо. Болельщика Андрей Сергеевич первым выдернул, как лидера посещаемости, да тот и сам был готов, может, очочко и накинут за смелость… и через мгновение по вмиг опечалившимся глазам его поняли мы: не в масть пошел академик и член-корреспондент, ох не в масть первым же ходом и вопросом.
И тут… и тут смотрим – вроде посветлело. Вроде как и подобие улыбки на лице. И слышим голоса доносящиеся:
– Ну, что же вы стесняетесь, молодой человек – смелее! Тема же простая, хорошо вам знакомая – «Фазы и противофазы»…
– Да-да… сейчас-сейчас… переформулирую… Да-а-а! Если рассмотреть течения и противотечения… фазы и противофазы… в русле, так сказать, и разрезе исторического процесса и текущего политического момента.
И тут Монин…
– Да! Вы тысячу раз правы, молодой человек!!! В русле глубоких противофаз чаяний простого русского народа… и этого сборища псевдодемократов и лжелибералов… И сегодня, когда вся страна в едином порыве…
Ну и до самого конца уже. И до поголовных «отлично». Молодец, что еще скажешь!
– Да-а-а… – протянул Прохор. – Здорово. А теперь – ложимся спать.
– Знаешь… – сказал я, – Что-то я не усну уже, наверно. Многовато приключений за один-то вечер, прямо как-то надо осмыслить это немного… да и рассвет уже скоро.
– Спи, спи. Час сна – великое дело. Я разбужу…
И я вздрогнул. Как будто где-то когда-то… или показалось?..