– Саш, ты с нами присядешь? Стаканчик выпьешь? – пригласил Фима Коростелев.
– Не могу, Фим, – ответил Волчок, – Сами посмотрите – у нас тут Праздник!
Мы посмотрели. Все пространство вокруг и действительно было украшено мишурой, гирляндами, «дождиком» и прочими атрибутами. Скромно, но старательно.
–…У нас тут Праздник! Детишки с пол-Москвы съехались. Мы вот с Жуковым им в бассейне – третий час уже вручаем поздравительные дипломы!
Но стаканчик все-таки выпил.
А потом явился и Жуков. Этот был, по собственному заверению, в образе деда Мороза. От деда Мороза, правда, просматривался один только красный нос, покрасневший причем уже в силу естественных причин.
– Жуков, а ты? – опросили его.
– Не могу! У нас – Праздник! Стараемся, дарим детям сказку! Четвертый час подряд вручаем дипломы! – доложил тот уже маленько заплетающимся языком.
Но стаканчиком тоже не побрезговал.
– Да сколько там у вас там дипломов?! – в изумлении вскричал Фима Коростелев, – Тонна что ли? Невозможно же вручать их четыре час подряд! Так и будете что ли ходить с Волчком туда-сюда мельтешить!
– Возможно, дядь Фим, – пояснил я, – Это же сказка. А в сказках – все возможно!
А потом… а потом явился рыдающий Волчок, привести которого в чувство удалось только очередной емкостью. А немного успокоившись и кое-как утерев слезы рукавом тельника, доложил:
– Испортил все-таки сказку… с-скотина!!!
– Да кто испортил-то? – хором спросили мы.
– Да Жуков, кто же еще! В бассейн упал! Представляешь, у детей праздник, они тут как в сказке у нас, пять часов почти, и пираты, и Дед Мороз, и Снегурочка даже, дипломов одних вручили почти тысячу штук, а этот… как пьяный скот…(и опять всплакнул).
– Не переживай так, Саш, – дружески похлопал его по плечу Коростелев, – Сказка, если она уж есть – так никуда не денется! На-ка вот – махни-ка еще!..
А потом – через лес до троллейбусной остановки. Двадцать минут, но это если по прямой и без песен, а уж с ними… И снег, снег! Голову задерешь, небо черное, и звезды искрятся, и снег! Опускается так и аккуратно по еловым лапам раскладывается, будто стеснительная барышня перед кавалером свои вещички на стуле развешивает. И тишина, но не «звенящая», а совсем наоборот, мягкая такая и теплая. Будто ты опять маленький и забрался к маме под бочок.
–…Ну, вот такая история, Коровин, – закончил я, – Почти сказочная.
– Хорошо, – тихо сказал Коровин.
– Вот так и всегда. Летом – о зиме мечтаешь, а зимой – о лете…
И в два коротких приема мы «добили» портвейн.
– Оп-па! – тут отъехала вагонная дверь, и в тамбуре возник Командир, решительно втягивая носом морозный воздух, – Т-так! П-празднуете что ль уже?! П-потерпеть не могли до завтра?
– Ничего подобного, – отринул предположение Коровин, моргая честными глазами и изящным движением нижнего копыта спихивая пустую посуду за борт сквозь перекошенную дверь, – Даже и в мыслях не было. Так, стоим, трещим просто. О том, о сем.
– М-могли бы и подождать. Завтра дел на месте еще много всяких. Но зато потом – я в-вам глинтвейн сварю!
– О-о-о! – вскричали мы в восторге, – Командир, неужели? Неужели впервые практически за всю историю Движения с новейших времен мы будем пить портвейн все вместе, а не как обычно, мелкими группами ныкаясь по темным углам? О-о-о!
– Именно т-так, – кивнул Командир, – Только не порт-, а глинт-.
– Так сразу надо было сказать! Мы бы, может, и своего бы добавили.
Глинтвейн Командир варил знатный. Ну, то есть, не совсем чтоб «глинтвейн», если по-салонному – а если по-нашему, то для выездных и полевых условий в самый раз. Причем исходные жидкие ингредиенты приобретались для него самые непритязательные. Услышав однажды от меня их названия, поморщился даже известный эксперт в данном вопросе Владимир Петров, способный, по его собственным словам, «пить даже ацетон». Далее ингредиенты сливались в чайник, разогревались на электрической плитке, а еще лучше – на костре, добавлялся сахар, а в финале Командир, тщательно принюхиваясь и всматриваясь в булькающую поверхность, аккуратно сыпал еще что-то из трех секретных мешочков. В общем, пойло на выходе получалось отличное, обжигающее пальцы, горло, пищевод и далее до самый души, и кто его не пробовал – тот много потерял.