Увидев Надю, он обрадовался.
— Идите сюда, — позвал он. — Стыдно спать в такое время. К Архангельску подходим...
Сам он выглядел отдохнувшим. Только красные, воспаленные жилки в глазах говорили о том, что вряд ли он в эту ночь спал больше двух часов.
Они прошлись по третьему деку, и он рассказывал ей о том, что проплывало мимо, объяснил: этот сложенный сухой лес — лесобиржи, ожидающие прихода иностранных судов.
На Двине было оживленно: лихтера, ледоколы, паромы для перевозки автомашин, старые пассажирские «макарки» с навесом, названные так по имени пароходчика Макарова и столь же старомодно выглядевшие среди новых катеров, зверобойных и рыболовецких тральцев и ледоколов, как, наверно, выглядела бы конка на современной улице. Город плыл навстречу — деревянный и каменный, дома «постройки Петруся» (теперь она уже сразу поняла его) и современные.
Город выстроился вдоль левого борта, гордо выставив на обозрение Торговый дом, построенный при Петре, большое красное здание на площади — бывший женский монастырь, где потом помещался военкомат, институт лесной промышленности, педагогический...
Лучников переходил с борта на борт, чтобы показать и объяснить ей все. Он словно хотел заставить ее полюбить этот город, хотел, чтобы она почувствовала или хотя бы просто поверила ему, как все это прекрасно — и эти лесобиржи, и столпотворение судов на воде, и бывший монастырь, и нынешний театр.
— Неплохой театр здесь, не хуже столичного. Только поставили его глупо: к реке боком.
Он досадовал, как мог бы досадовать, наверно, сам архитектор, автор проекта.
«Кольцов» шел позади, следом за «Машуком». Красный флаг его весело развевался на флагштоке, и только бока, потемневшие, ободранные еще онежским льдом, портили его праздничный вид. Двух остальных не было видно за поворотом.
— А все же сильно ободрали бока, — заметила Надя.
— Что делать... — Лучников щелкнул зажигалкой. — Что делать... — повторил он. — Лучше ободрать бока, чем потерять голову. Не так ли?
— А вот по Белому морю хорошо прошли! — вместо ответа сказала Надя. — Я даже не думала...
— Я тоже. — Он помолчал, посмотрел на нее, словно колеблясь. — Хотите, я вам покажу один документ? — Он достал из кармана кителя бумажку, сложенную вчетверо. Это была радиограмма из Архангельска. Надя прочла: «Ожидаем Белом море шторм шесть семь баллов. Рекомендуем задержаться Беломорске». И подпись — «Погода».
— Прошу учесть: об этой радиограмме знают только трое в отряде, — сказал Лучников, закуривая. — Вы, я и радист...
— И все-таки вы пошли? А если бы...
— Что «если бы»? — Его зеленые глаза весело лучились навстречу Надиным. — Нет, вы еще не стали морячкой. Из этих «если бы» состоит вся наша служба. Мэй би ес, мэй би нот[1], как говорят англичане. Ждать ледокола, потом ждать у моря погоды, а потом всем кораблям зимовать в Архангельске, потому что на Сухоне кончится паводок, и тогда по ней не пройти. Год стоять на приколе и ждать новой весны...
Он снял фуражку, провел рукой по волосам. Этот его жест был ей знаком. Была знакома и улыбка его, мягкая, чуть снисходительная. И эта ироническая складка возле губ.
«Как я мало знаю его! — подумала Надя. — И в то же время как хорошо я его знаю... Я видела его в море. Я знаю, какой он в трудную минуту, когда нужно принять опасное решение, и знаю в радости, когда опасность позади... Не самое ли это главное, что надо знать о человеке? О мужчине?»
Караван бросил якоря на рейде порта Архангельск, Засновали катера, перевозя на берег людей. С первым ушел на берег Лучников. Его уже ждали в управлении порта. Вместе с ним отбыл морской помощник Жук. Он покидал «Машук». В руках у него был маленький чемоданчик, брезентовый плащ под мышкой: было жарко. Сейчас на поезд — и в Ленинград, а там в дальнее плавание.
— Счастливо! — кивнул он Наде и покраснел.
И снова, как когда-то на Свири, Надя испытала чувство горечи расставания. Такое чувство бывает в поезде, когда вагон покидает сосед, с которым вместе проехал полдороги.
В Архангельске с «Машука» ушли морские механики и мотористы, рулевые и матросы — практиканты ленинградской мореходки. На смену им появились новые лица, прибывшие на корабль с волжского пароходства. Новые матросы болтались по декам, осматривая корабль, заглядывали в салоны, курили на корме, поплевывая за борт.
— Можешь сойти на берег, погулять, — сказал Андрей. — Будем стоять четыре часа. Сейчас подойдет катер, скажу, чтоб тебя захватили...
— А ты? — спросила Надя.