– Забыл шампунь? – невозмутимо спрашивает Русе.
Но Рамси угрюмо молчит, как-то по-медвежьи невесомо двинувшись ближе. Русе хорошо знает, как бесшумно и легко могут двигаться такие неповоротливые на вид твари, как медведи и его сын. И еще знает, что все это похоже на сцену из какого-то тюремного гей-порно. Конечно, он никогда не смотрел гей-порно. Конечно, он хорошо знает, что делать, если в конце концов окажется в тюрьме и, более того, в такой неудобной ситуации. Даже не считая многих лет занятий самбо и того, что неудобные ситуации, как известно, никогда не случаются с определенными людьми, Русе Болтон способен мгновенно приспособить под оружие все, что его окружает, включая воду, мыло и полотенце. Но с Рамси – это другое дело. Рамси весь являет собой простую физическую ненасытность, но ничего больше. У него жадные глаза, напряженные мощные плечи и здоровый член, тяжело лежащий в шортах.
– Ты опять не носишь белья, – констатирует Русе, и сам вовсе не стесняясь лениво вести взглядом и по мускулистым ручищам, и по приоткрытому волосатому животу.
– А ты опять смотришь мне между ног. Мои глаза метром выше, – Рамси скалится и придвигается еще ближе, клацнув зубами у отцовского носа. Но Русе даже не моргает и говорит тихо:
– Следи за языком. Я все еще твой отец и все еще могу выпороть тебя, если понадобится.
– Ар-х. Это было очень пошло, – гортанно смеется Рамси.
– Да, – Русе неприятно улыбается краем рта.
Рамси продолжает показывать зубы и качается на месте, чуток порывисто, словно пес, не уверенный, разрешает ему хозяин заглотить сочный кусок кровяной колбасы или нет. Русе думает, что однажды Рамси вместе с подачкой запросто отхватит ему приличный кусок руки. Русе кажется, что Рамси задумал это еще тогда, когда переехал к нему.
Поначалу Русе не был даже уверен, что переехавший к нему после похорон старшего сына мальчишка – типичный реднек в засранных джинсах, обгрызающий ногти и то и дело схаркивающий себе под ноги, – был тем самым, как говаривал тогда еще не покойный Хеке, гребаным гением. Что уж, если бы не диплом, лежащий у Русе в столе, он бы определенно в это никогда не поверил. Но в дипломе стояла отметка magna cum laude, а Домерик был мертв.
Рамси очень хотел понравиться отцу, это было видно.
Русе не стал спрашивать, где он достал ботулотоксин и почему вообще решил, что сможет занять место единокровного брата. Ведь на самом деле, не считая отсутствия манер и не скрываемой тяги к садизму, Рамси действительно устраивал Русе куда больше, чем Домерик.
Рамси переехал к отцу в начале промозглого апреля, к концу нестерпимо жаркого мая его уже приняли в тот проект, в который Русе больше года безуспешно пытался пристроить другого сына, а в середине июня скоро расположивший к себе начальство Рамси выбил их группе новое помещение. Рамси виделся людям ласковым, покладистым и благородно идущим на жертвы ради человечества. Русе был к Рамси опасно близко и замечал в нем те вещи, которые никто не хотел замечать.
Рамси оставлял за собой липкие следы от босых ступней и выпавшие длинные волосы. Навязчивее хлебных крошек и собачьих меток, они всегда заставляли мельком думать о том, что он только-только был здесь.
Рамси как нарочно забывал в гостиной свой ноутбук с фото очередной связанной лесбиянки с крупными сосками. У них всех были темно-красные губы и затейливые узлы вокруг исполосованных плетью или розгами грудей.
Рамси капал кровью с пальцев, затягиваясь сигаретой после операций. Кровь была на его снятых перчатках, полосовала его лицо и тонкими струйками уходила под манжеты. Его глаза были холодными и довольными.
У Рамси были желтые зубы, наглая улыбка и тяжелое дыхание. От взмокающей на жаре груди остро несло запахом пота. Его глубокий голос был так же выверен, как движение руки, разрезающей хлюпнувшую кровью кожу.
Рамси дробил кости для супа и отбивал мясо, удовлетворенно хмуря брови и не напрягая плечо. Дома он с чавканьем пихал в рот ростбиф с овощами, и его губы сально блестели. На работе смачно хватал зубами холодные бутерброды с телятиной и сочным домашним маслом, капая жиром на белоснежный бязевый халат.
Рамси не стыдился работать руками. Он косил газон в сползающих джинсах и с пустым лицом остригал свою первую Джейн Доу. С одинаковым удовольствием рубил ароматную ольху для камина и крепкий дуб для деревянной стойки, к которой после прикрутил жесткие металлические зажимы для рук и ног.
Рамси любил работать руками, и Русе начал ловить себя на том, что то и дело задерживал взгляд на его грубых ладонях, которыми он почти бережно разделывал мясо, вскрывал человеческий череп и играл со своей первой собакой.
Русе не мог бы сказать, когда легкое отвращение перешло в навязчивое желание однажды за ланчем взять сына за волосы и выебать в мягкий, жирный рот.
Рамси глубоко дышит носом, придвинувшись уже вплотную, обжигая влажное от испарины лицо. Он тихо прижимается толстыми губами к узкому отцовскому рту, и Русе думает, что на мокрой плитке легко поскользнуться даже в резиновых тапочках. Но Рамси долго не тянет, отрываясь и стягивая майку, открывая широкую грудь и крепкий живот, выпирающий над шортами. Густые черные завитки у него идут почти от ключиц, широко спускаясь вниз, прикрывая соски и пупок и переходя в жирные кучерявые волосы на лобке. Русе со сдержанной похотью оглядывает сына и коротко облизывает потемневшие от холодной воды губы. Рамси сглатывает, снова придвигаясь рывком, кусая Русе за нижнюю губу, и скользит тяжелой рукой под спину, поддерживая, плотно прижимаясь грудью и толкая его обратно под душ, заставляя закрыть глаза и чувствовать.
Мясистый язык сразу занимает весь рот, а твердый, толстый член прижимается к бедру через мигом промокшие шорты. От тяжелого запаха пота Русе становится еще душнее; раскаленным жаром в контраст с холодной водой ощущаются полный волосатый живот впритирку к его плоскому и крепкие предплечья, жгущие хваткой поясницу. Русе жестко берет Рамси за пояс, сохраняя четкость сознания, и сразу жадно ездит пальцами по сочным, вспотевшим складкам жирка над бедрами.