– И ты трахнул ее после, когда она уже была мертва, – холодно заметил Русе.
– Да, здесь я не удержался, – Рамси позволил себе ухмылку краем губ. Русе скривил рот, резко дергая цепь, и Рамси невольно упал на четвереньки.
– Я тебя понял, – Русе задумчиво кивнул, смотря поверх головы сына и погружаясь в свои мысли. – И твою мотивацию… для большей части того, что ты сделал. Но это не давало тебе права самовольничать. Дело не в том, что ты сделал, дело в том, как это выглядит. Ты знаешь, как теперь о тебе отзываются? – Рамси тихо зарычал, и удавка тут же плотнее сомкнулась вокруг его глотки, пережав воздух. Русе терпеливо выдохнул носом. – Говори. Ты же не собака в самом деле. Ты знаешь?
– Они думают, что я становлюсь потенциально опасным для дальнейших исследований, – Рамси ответил чуток хрипло. – Они боятся того, что я еще могу сделать.
– Хорошо. Хорошо, что ты это понимаешь, – тон Русе был холодным и осуждающим, но ему нравился этот разговор. При мыслях о сыне и Саре он чувствовал, как член слегка набухает от крови. – Потому что тебе придется разобраться со всем этим. Я не хочу слышать о том, что мой сын – извращенный мясник, так часто. Люди всегда будут говорить, но всего должно быть в меру. Надеюсь, ты запомнишь это. Как я сказал, я не всегда буду рядом с тобой, и если ты надеешься однажды возглавить наш проект, тебе нужно выучиться думать о последствиях своих поступков, – ближе к концу голос Русе стал мягче, хоть и не теплее. Но он явно сказал все, что хотел, и теперь пребывал в более благостном расположении духа, насколько это возможно, если говорить о Русе Болтоне. – Теперь расскажи мне, что ты делал с Сарой.
– Ты же знаешь, – Рамси почувствовал снова натягивающуюся цепь и придвинулся ближе к отцу, как был, на четвереньках. – Ты не мог не заглянуть в отчеты.
– Я спрашиваю тебя, – тихо сказал Русе, и Рамси улыбнулся, глянув на него исподлобья.
– Я начал со спины. У нее был тугая, сухая жопа, я ее даже не пробовал туда. И не то чтобы тогда захотел, но все равно поимел ее пальцем насухо перед тем, как начать. От дырки до шеи мы пробежались быстро, Сара разок только дернулась, когда я наперво разрезал, а потом перестала.
Его голос чуток поплыл от свежих и острых, как каждый из тех разрезов, воспоминаний. Русе протянул руку и коротко погладил сына по волосам. Как собаку.
– Потом ноги, – продолжил Рамси, смотря, как сочно наливался кровью маленький отцовский член. – От бедер до щиколотки. У нее были чувствительные бедра внутри, до того, как я ей занялся. Но я думаю, что она все равно почувствовала что-то, когда я резал. Может быть, даже на долю секунды стала той… другой. Или тогда, когда я прошелся ножом кругом стопы и под пальцами. Когда-то ей было щекотно там… Ты не представляешь, сколько раз она ссалась, пока я избавлял ее от этого рефлекса. Но тогда она не посмела бы ни возбудиться, ни обмочиться. Я сунул в нее пальцы, когда дорезал, и она была сухая, как старуха.
Рамси рассказывал это бесстрастно и одновременно чувственно; член Русе дернулся еще, и под необрезанной шкуркой выступила капля смазки.
– Потом я вскрыл ее руки, туда-сюда от локтя, и сунул пальцы под кожу. Ее нужно было сразу оттянуть, но я увлекся, – Рамси дернул носом, – гладил мышцы, пока пальцы не слиплись и пока Сара почти не отрубилась. Но она была ужасно горячей там, и я пиздец как захотел ее, захотел ей вставить тогда, сунуть хер прямо под кожу и отодрать ее хоть немного, – он шумно выдохнул, вспоминая, и Русе сморгнул, глядя на его упирающийся в мягкий живот стояк. – Но сперва я вытащил ее руки наружу, вытащил каждый ее гребаный палец, как будто перчаточки снимал. Она уже вся тряслась тогда, и стоило проверить реакцию зрачков, замерить пульс, все дела, но меня тоже адски повело, я ее не раз до мяса порезал, когда со спиной заканчивал, и весь изгваздался в крови. Но Сара все равно ни звука не издала и, только представь, еще сгибала запястья и щиколотки, чтоб мне было удобнее. Хотя, по-моему, она все-таки вырубилась пару раз. Когда я раскрывал ее спину и когда подснимал кожу на животе. Но она выдержала все это, моя девочка, и она была еще жива, когда я взял ее. У меня яйца уже звенели, и я поимел ее сзади, подвешенную, и ее дырка была склизкой от натекшей крови и жира. Если честно, я не хотел спускать в нее, ну, чтобы не писать эти ебаные объяснительные о том, что в ней делает моя сперма. Но она зажимала меня, как бешеная сука, агонизируя, и я не успел вытащить. И мне все равно приходится писать это дерьмо, по сто раз объясняя, что я не некрофил. Но оно того стоило, – Рамси неприятно ухмыльнулся, – эта сука Сара досуха выдоила меня своей агонией.
Русе недолго смотрел на Рамси, не моргая – зрачки у них обоих были приятно расширены, – а потом еще натянул цепь, утыкая сына носом в свой болезненно твердый член.
– Лижи, – почти шепотом сказал Русе, и Рамси хмыкнул, но послушно вывалил язык, неспешно вылизывая мягкие, низко свисающие яйца. – Ты сказал, что она даже помогала тебе, – вдумчиво и тихо отметил Русе. Его возбуждение считывалось только по глазам, едва заметному румянцу на щеках и каплях смазки на твердом члене, голос и поведение оставались спокойными и ровными.
– Угум, – Рамси кивнул, особо не прерываясь.
– То есть ты подразумеваешь, что подавил почти все ее рефлексы, даже шок. Или?..
– Я зашел с ней дальше, чем с другими, – Рамси приходилось делать паузы между словами, чтобы не переставать лизать. – Она захотела умереть для меня, если ты понимаешь, как это. Но мне бы никогда не дали ебаного разрешения на ее убийство, потому что я, блядь, должен был заставить ее захотеть сдохнуть по моему приказу, но не дать сдохнуть по-настоящему. А так дела не делаются, я должен был быть с ней до самого конца, должен был убедиться, что она не передумает, что та, другая никогда не высунет голову. И я был с ней. Я дал ей то, чего она хотела.
Он опустил голову ниже, принимаясь с липким причмокиванием вылизывать отцу между ягодиц. Русе еще отодвинул ногу в сторону, чтобы Рамси было удобнее. Русе отстраненно думал о сказанном, пока Рамси то лизал его, то сочно толкался языком. Русе без предупреждения подтянул сына выше за шею, когда утомился от этого.
– Ты знал, что она не передумает, еще до того, как начал резать, – не спросил, утвердил Русе, глядя в прозрачные сыновьи глаза, такие же нечитаемые, как у него.