Русе молчаливо соглашается с ним, возвращая пальцы на член и зажимая ствол в руке, оттягивая сосудистую шкурку. Его прохладное дыхание срывается коротко; Рамси слюняво покусывает его порозовевшее ухо. Он расслаблен, каждый новый толчок отдается теплом по телу, и еще подрагивающий член мягко скользит в ритмично смыкающемся заду. Это выдаивает его чище умирающей суки Сары. Хорошо.
Русе слегка поддает бедрами, скользко наглаживая свой член всей ладонью, и Рамси рассредоточенно слышит, как отец шумно выдыхает сквозь зубы, когда тяжелая головка в очередной раз давит ему на простату. Около сжатых век у Русе собираются мелкие морщинки, когда он кончает себе в руку, и почти прозрачная сперма густыми каплями течет с пальцев в воду. Рамси лениво ждет, пока сжатая мелкой судорогой ладонь в волосах разожмется наконец, и высвобождается, вытаскивая почти полностью опавший член.
Рамси потягивается под струями воды, умывает лицо и стягивает наконец облепившие ноги шорты. Кожа у него на голове слегка саднит, но холод сбивает это чувство, как и все другие.
Русе стряхивает свое семя с пальцев, вытирая о мокрое бедро. Он не хочет сейчас думать, в каком состоянии его зад: хоть режуще-ноющая боль и отчетлива, теплая слабость тела все-таки скрадывает ее. Русе поворачивается, убирая прилипшие волосы с лица, и тут же легонько морщится: Рамси, не смущаясь, спокойно мочится в сторону слива.
– Это не твоя ванная, – замечает Русе. Он вдыхает и чувствует горький запах пота, терпкий – спермы и сладковатый – мочи. Ему нравится.
– Если бы у меня была своя ванная, – Рамси пожимает плечами, поглаживая член большим пальцем. – Но, как ты сказал, все мое – твое, так что приходится ссать, где попало.
Это весьма заметный укор сказанным когда-то словам, но Русе удовлетворенно хмыкает. Его устраивает такой ответ, и он включает воду сильнее. Рамси стряхивает и еще потягивается, забираясь под соседний душ и не обращая больше внимания ни на что. Так, как и должно быть. Русе прикрывает веки и в который раз подставляет лицо прохладным струям воды.
На мгновение перед глазами мелькает образ Бетани, тихо смеющейся, с мыльной пеной на груди, зовущей его к себе из ванной. Русе покачал головой тогда и отправился работать. Сейчас Русе на долю секунды колет под ребрами упущенная возможность.
Расслабиться наконец, хоть один раз расслабиться, ощущая горячее тело, почти касающееся кожи, терпкое дыхание на левой щеке и скользкие от мыла пальцы, касающиеся ребер и предплечий неудобством совместного душа.
Колет под сердцем и отпускает. За долю секунды.
Когда Рамси выходит из душевой, его щеки румяные, а губы темно-красные. Можно погрешить на горячую воду. От тела все равно подает потом – он пренебрег мылом, больше наплескавшись в воде, – но все-таки не так разит, как от наспех отжатых майки и шорт, брошенных им Вонючке в лицо.
– Прибери, – бросает Рамси, и голос у него обыкновенно ледяной, но после он одобрительно хмыкает, отметив разложенные на скамье рядом вещи. Вонючка проявил инициативу, и это чуть не первый раз нравится Рамси. Он натягивает джинсы на еще влажные ноги, привычно закрепляя пульт от ошейника на поясе, пока Русе неспешно разматывает полотенце на бедрах. И Русе тоже говорит обыденно холодно, даже не поворачивая голову, когда Вонючка принимается торопливо собирать вещи:
– Сначала в пакет, потом в сумку. Или ты так и собрался нести мокрое мне в машину?
Рамси усмехается, придерживая джинсы, и походя отвешивает Вонючке не слишком болезненную оплеуху.
И отец, и сын сейчас в хорошем расположении духа.
Когда они выходят на улицу, Русе слегка поеживается от пронизывающего ветра и поднимает ворот макинтоша. А в машине, когда Рамси хочет открыть окно, чтобы закурить, качает головой.
Температура с каждым днем падает, и Русе это совсем не нравится. Как говаривал один его мертвый коллега, Зима близко, и это просто ни хрена не радует Русе. Хотя в этот раз они и хорошо потрудились, в том числе и благодаря Рамси, но все-таки поздно передали армии последние образцы. И если Зима придет меньше, чем через месяц, все это выльется в то еще дерьмо.
И то ли из-за Зимы, то ли из-за чего, но в салоне тихо, пока они едут домой. Русе часто моргает, ведя машину – у него к вечеру подустали глаза, – развалившийся на пассажирском сиденье Рамси крутит в пальцах сигаретную пачку, смотря в окно, а Вонючка старается быть как можно более незаметным, сидя сзади и прижимая к впалой груди хозяйскую сумку.
– Так, о'кей, – первым нарушает тишину Рамси. – Кто-нибудь, кроме меня, в этой машине еще хочет жрать?
– Да, мы могли бы заехать куда-нибудь, – Русе соглашается довольно добродушно.
– Только не в этот… ресторан здоровой пищи, – тут же морщится Рамси. – Что мы там ели в прошлый раз? Хумус? Я даже не знаю, что это за херь, но это однозначно херь. А я умираю с голоду и пиздец как хочу бургер.
– Всего один? – Русе с тихим смешком поднимает бровь, не поворачивая головы.
– Нет. Еще рыбный сэндвич. И картошку. И куриные крылышки. Я сегодня хорошо отработал программу, нужно чем-нибудь заесть, – Рамси смеется тихо и неприятно.
И Русе хочет осадить его, но зимний холодок щекочет позвоночник даже в теплой машине, напоминая обо всех его сухих отказах за сорок с хорошим лишком лет.
– Я бы, пожалуй, тоже не отказался от бургера, – неожиданно говорит Русе, улыбнувшись дрогнувшим краем губ, и Рамси резко перестает смеяться. Русе чувствует на себе его взгляд, но не чувствует, что делает что-то неправильное. Он упустил достаточно возможностей и не изменил бы своего решения по поводу ни одной из них. Но ледяной ветер вьется вокруг машины на полупустом шоссе, и это, возможно, один из последних спокойных вечеров перед Зимой. И сегодня Русе может себе позволить – сморгнув лица Бетани, Домерика, Хеке, фермерши, Хелисенты, Теона, Киры и Сары, – купить себе и сыну этих сраных бургеров.
Потому что он не умеет отказывать себе – и Рамси.
Как и положено любящему отцу.
<p>
</p>