Они одеваются и едут.
Ян с Марией сидят в просторных санях; медвежья полость приятно греет ноги. На Марии теплая шуба, руки засунуты в муфту. Голова повязана шелковым платком, поверх которого накинута белая вязаная шаль. Ее узкое укутанное личико кажется до смешного маленьким. Нос и щеки сразу розовеют.
Едут смотреть свою будущую усадьбу.
Под глубоким снегом трудно что-нибудь разглядеть, но следы пожарища не смогла скрыть даже вчерашняя буйная метель. Черными пятнами проступает из-под снега фундамент. То здесь, то там торчат части каких-то машин, обруч от бочки, дужка от ведра. У самой дороги валяется пристреленная, окоченевшая облезлая собака.
После метели погода и впрямь кажется очень теплой. Туман рассеялся, и не моросит. Темные тяжелые облака висят совсем низко. Снег такой мягкий, а воздух нежный и сыроватый.
Они осматривают пригорок, где стояла усадьба, и обсуждают, как надо будет здесь все расположить и устроить по-новому. Мейеру по душе толковые суждения зятя, и тот вырастает в его глазах как человек с несомненной практической хваткой. Немало разочарований принес ему этот учителишка. Возможно, теперь он будет на своем месте…
Ян осматривает обгоревший фундамент дома и уцелевшие яблоньки. Радости мало. Десятка два запущенных обомшелых деревьев. Те, что поближе к дому, сильно обгорели, но и дальние, кажется, пострадали немало. Ягодные кусты поломаны, растоптаны. Сирень срезана на кнутовища и на прочие нужды… Ян негодует на такую дикость.
Мария, смешно покачиваясь, ступает по следам мужа. Так же, как и он, пригибает ветви с набухшими почками и, рассматривая их на ладони, радуется. Все трое приходят к меже у рощи, откуда виден весь участок, и рассуждают, где что надо устроить.
— Тот лужок за речкой вокруг березы, — показывает Мейер, — надо будет вспахать и засеять. Я давно уже заметил, что там слишком сухо. Без основательного удобрения трава расти не будет.
— Да, но где взять навоз в первые годы — в хлевах, поди, все сгорело. А завести сразу много скотины — невозможно, — говорит Ян.
— Не лучше ли тебе на первое время взять испольщика или арендатора? Одному начинать не под силу.
С этим Ян не может согласиться.
— Лучше начать помаленьку, но самому. Ты ведь знаешь, каково с испольщиками и арендаторами. Ни им, ни тебе никакой прибыли.
— Что правда, то правда. Но тогда вам придется поднатужиться вовсю. А хозяйка у тебя слабовата. — Он шутливо хлопает Марию по плечу.
— И вовсе нет, — немного задетая, отвечает она. — Я вполне могу работать. Мне нравится в усадьбе.
Мейер с Яном смеются.
— В роще, наверно, теперь каждый рубит что хочет, — ворчит Ян, рассматривая следы на снегу и валяющиеся еловые и березовые сучья. — У людей совершенно исчезло понятие о чужой собственности. Строительного леса тут, пожалуй, не будет. Разве только на стропила.
— Кто же теперь молодой лес рубит, — поучает Мейер. — Пусть растет. Потом он будет стоить вдвое, втрое дороже. Лет через десять из этой самой рощи можно будет вывезти тысячи на четыре.
— Да. А вид-то какой летом, когда зазеленеет. — Ян приходит в такой восторг, будто перед ним его собственные поля и угодья.
Потом они идут обратно, прямо через речушку. Мейер впереди, за ним Ян и последней Мария.
— Я помню, — начинает Ян, — вдоль речки на лугах было много родников и росла всё больше осока. Но тут отличный спад и легко отвести воду канавами. Не понимаю, почему Зиле ничего не сделал.
— Кому нужно было заниматься подобными делами! — усмехается Мейер. — Старику не под силу. А сын — тот революцию делал. Да и рытье стоит недешево. Почем, ты думаешь, возьмут с тебя за сажень?
— Ведь все окупится!
Они спускаются вниз.
— Гляди, какой пригожий лужок. Ветлы и черемуха кругом. Летом тут должно быть прекрасно. А если выкопать пруд… Уток можно развести. Птицеводство в последнее время стало особенно выгодным.
— И лодку бы надо на пруду! — наивно восклицает Мария и обиженно дует губы, видя, что оба опять смеются.
— Заборы повалились, все заброшено, запущено, — ворчит Ян, поднимаясь на пригорок. — И так повсюду, где у хозяйских сыновей все, что угодно, в голове, кроме хозяйства.
Они усаживаются в сани и едут домой.
Поравнявшись с Подниеками, Ян вспоминает Зетыню, их разговор в волостном правлении, ее упрек, почему он загордился и не навещает их. Он в хорошем настроении — ему хочется сейчас поболтать.
— Может, завернем? — предлагает Ян Мейеру, сидящему впереди за кучера.
Мейер задумывается.
— Пожалуй, можно. Но не забудь, что лесные братья злы на Подниека. Его считают самым заклятым предателем. Ведь ему приходится быть свидетелем на суде. Ты слыхал: вчера судили Гайлена. Десять лет каторги.