Альма оборачивается и смотрит, будто загипнотизированная… Сколько ненависти и кровожадности в этом сухопаром, хилом человеке…
— Господин барон… Робежниек совсем не такой страшный…
— Ах, ты его еще защищаешь? — Глаза барона загораются такой звериной злобой, что Альма невольно отворачивается. — Все вы — одна банда! Но теперь конец. Довольно. Обоих рядом. Погоди у меня! Сто двадцать розог… Тогда ты у меня запоешь… Тогда ты у меня завоешь! Будешь ползать передо мной… — Острые ногти впиваются ей в плечо. — Ты будешь извиваться и умолять…
Она, задыхаясь, запрокидывает голову и смотрит ему в глаза.
— Простите меня, господин барон.
Он не отводит глаз. Злоба в них понемногу угасает, они суживаются, лицо заметно смягчается. Он отдергивает руку с ее плеча и начинает шарить по всему телу.
— Ты не бойся… — беспомощно шепелявит он. — Я могу тебя еще помиловать. Я, может быть, и прощу тебя… Будь только умницей…
Она резко, с отвращением отстраняет голову. Но тут же спохватывается. Стиснув зубы, прижимает лоб к его прохладной щеке и, закрыв глаза, что-то шепчет ему.
Вначале он не понимает. Но потом на лице его инстинктивно появляется брезгливая гримаса. Он отталкивает ее и выпрямляется. Потом деланно, высокомерно улыбается и вновь наклоняется к ней.
— Ну хорошо. Тогда завтра вечером. Я могу тебя простить. Я не злой. О! С барышнями и я могу быть галантным. Но будь умницей. Я не хочу ни держать тебя под арестом, ни мучить. Здесь ты можешь жить, как фрейлейн… Завтра я прикажу истопить комнату. Тебе дадут мягкое кресло и перину на кровать. Туфли моей сестры и платье. Ты не бойся…
И Альма снова одна.
Сначала ей легко, даже весело, оттого что ей пришла на ум эта спасительная ложь. Но что будет завтра и дальше? Удастся ли ей наконец выбраться из каменных заплесневелых стен замка?..
Не замечает, как слезы сами льются. Застилают глаза, катятся по щекам, падают на рукава полушубка, на стол. И на сердце становится все тоскливее, тяжелее.
Не замечает она и того, как свеча догорает и гаснет. Тяжелая тьма наваливается на нее, сдавливает грудь, теснит дыхание. Уродливые тени выползают из всех углов и вьются вокруг нее призрачным хороводом. Могильная тишина кругом, только в ушах стоит звон отчаяния.
18
На рассвете в имение начинают собираться мужчины со всей волости.
Прийти должны все записанные в организуемый отряд самозащиты. На сегодня им выдадут ружья для охоты на лесных братьев. Некоторые приходят уже вооруженными. Это лесники, которым оружие полагается по должности, управляющие имениями, владельцы мельниц, учитель церковноприходской школы, волостной писарь и один, случайно оказавшийся в здешних краях, чиновник окружного суда.
Однако явились не все вызванные. Собрались преимущественно те, кого лесные братья так или иначе задели, именно те, кто вовсе не пострадал от карательных экспедиций и баронов. Иных удерживает страх или затаенная обида. Других — простая беспечность. После фон Гаммера порядки при князе Туманове кажутся не столь строгими. Наказание за неявку, наверное, невелико. И лучше не явиться, чем открыто враждовать с лесными братьями, о которых после освобождения Зиле и некоторых дерзких экспроприации ходят самые баснословные слухи. Уж лучше получить законное наказание, нежели жить в беспрерывном страхе перед Мартынем Робежниеком и его бандой.
Вначале собравшиеся перед домом управляющего держатся храбро. Разговаривают и шутят по поводу предстоящей охоты. Стараются представить себе, как все произойдет, и, перебивая друг друга, громко хохочут. Но понемногу умолкают даже самые шумливые говоруны и отчаянные хвастунишки. Всякому ясно, что дело не шуточное. Доведись кому-нибудь встретиться лицом к лицу с лесным братом — и одному из них придется остаться на снегу. Такая перспектива затыкает рот даже тем, кто за спиной солдат больше всех разорялся и высмеивал малодушных.
Кое-кто еще до самого рождества водил дружбу с теперешними лесными братьями. Неприятные воспоминания об этом заставляют их нынче опускать головы. Иные, глядя на организаторов облавы, диву даются, как они могли попасть под команду давно ненавистных им господских холуев и подлиз. Матросы, проходя мимо, с презрением и досадой косятся на пестрый сброд.
Только озолский бароненок самоуверен и строптив. Теперь он снова вдохновитель и вожак. То и дело заходит в дом к князю, расхаживает среди охотников, кричит, распоряжается, науськивает. Глаза так и сверкают, тщедушная фигура вертка и подтянута. Глядя на него, каждый убеждается, что дело затеяно не на шутку. Сегодня должно произойти нечто такое, после чего можно будет спокойно спать и работать.