На одной из печей выдают плавку. В гигантский ковш падает тяжелый багрово-огненный ручей металла, и со дна взметаются россыпи сгорающих на лету звезд. Металл кипит, буйствует. На соседней печи идет доводка, еще дальше берут пробу, а в бригаде, где всего третью смену работает подручным Вениамин Аламов, ведут доливку чугуна.
Парнишка жестами разговаривает с крановщиком, и тот, послушный его команде, орудует ковшом-великаном, как разливательной ложкой. Подводит, подтягивает, наклоняет... льет раскаленный чугун со спокойствием привычно колдующего над кастрюлей повара. Так видится со стороны. А ближе... Венькино лицо покрыто струйками пота. Они стекают за ворот прилипшей к спине, пятнами потемневшей спецовки. Парень только передергивает плечами, вытирает рукавом лоб.
Нет, не поварская ложка этот гигант ковш с раскаленным текучим солнцем внутри, и большое искусство донести, перелить из него, не расплескав ни капли.
Резкость и торопливость Венькиных жестов выдают его состояние, парень волнуется, он напряжен, собран... Он знает: все глаза, сколько есть в их бригаде, следят сейчас за ним, за его работой. Венькины жесты-слова становятся увереннее, спокойней. Доливка заканчивается. Вот-вот машинист резанет над головой сигнальным звонком, и пустой ковш медленно уплывет в глубь пролета, а Венька, задыхаясь от жажды, кинется к сатуратору.
Я так и не заговорила с Венькой. Ходила по огромному — в несколько кварталов — цеху, пыталась угадать, где здесь могли стоять его отец Абдулла Аламов, Григорий Руденко и Венька Чуйков, когда, затаив дыхание, наблюдали они пуск первой плавки. Какие у них были лица? Серьезные? Радостные? Торжественные? А может, такие, как сейчас у молодого подручного?
В цехе тогда было всего три печи, а теперь их не один десяток.
На другой день я постучала в квартиру Аламовых. Дверь мне открыла пожилая женщина, тоненькая и даже изящная для своих лет. Седые волосы ее были гладко зачесаны и убраны тугим узлом на затылке. От множества тонких морщинок лицо выглядело усталым, но, когда она поднимала глаза, оно будто освещалось теплым и мягким светом далекой юности, потому что глаза женщины были большие, ясные и удивительно юные.
С этой женщиной мы проговорили до глубокой ночи, и мне было жаль с ней расставаться. Потому что моя новая знакомая оказалась... Марийкой. Марией Степановной Кравчук.
РЯДОМ БЫЛ ДРУГ
Горе, как бы оно ни было велико, не стоит за спиною всю жизнь. Медленно уходят в прошлое прожитые годы и уводят его с собой. О нем никогда не забудешь, не разгладишь морщинки, не вернешь беспечности, с какой прежде шагал по жизни. Но возвращается к человеку способность трудиться, любить жизнь и даже радоваться жизни. Человек, переживший большое горе, похож порой на перенесшего смертельно опасную болезнь. Было невыносимо тяжело. Казалось, кончилось все: и ты жизни не нужен, и тебе она не нужна. Даже в тягость. Но прошел кризис, и, раз уж ты остался на земле, постепенно наступило и выздоровление. Остались рубцы от затянувшихся ран, остались следы, но в основном ты здоров. Так случилось с Марийкой.
Правда, в бригаду землекопов ее не приняли. Маленькая, хрупкая, она, конечно, не справилась бы с тяжелым кайлом, не привыкла бы орудовать лопатой. Ее обучили штукатурному делу и направили работать на строительство жилого городка.
Марийка подружилась с девчатами, учила их украинским песням, грустным и задушевным. Девчата в ответ пели залихватские уральские частушки. Марийка улыбалась — задумчиво, одними губами — и частушки не подхватывала. И теперь, после смерти Григория, она любила все веселое. Но смотрела на веселье только со стороны, сама в нем не участвовала. Словно порвалась в ней какая-то звонкая струна и остались лишь те, на которых веселой песни не сыграешь.
Подруг было много. Но самым близким, самым родным человеком на Магнитке всегда оставался Абдулла. Их связывала любовь к Григорию, светлая, незабвенная память о нем. Абдулла заботился о Марийке, помогал ей. Сам он работал уже старшим горновым на второй домне. Марийка привыкла к тому, что Абдулла всегда рядом. Если она собиралась с девчатами в клуб, временно расположившийся в бараке, он неизменно шел с ними. Если ей нужно было съездить в Карталы за покупками, оказывалось, что Абдулла давно собирался сделать то же самое и только ждал попутчика. Марийке даже в голову не приходило, отчего общительный молодой парень, на которого с интересом поглядывают девчата, до сих пор не женат и даже не ухаживает ни за кем. Сама она ко всем относилась теперь ровно. Была убеждена, что любовь приходит однажды и если уж она не принесла счастья, значит, суждено теперь греться у чужого: радоваться чужим радостям и чужой любви.
Абдулла всегда был рядом. Но однажды, когда Марийка очень ждала его, не пришел. Это было накануне свадьбы Лены Терновой. Абдулла знал, что вечером, после работы, Марийка пойдет в магазин купить для Лены подарок. И Марийка была уверена, что, как всегда, выбирать подарок они будут вместе. И на свадьбу отправятся, конечно, вместе.
Давно растаяло где-то на краю степи багровое солнце и полиняло, поблекло небо. Давно переоделись и разбежались из общежития девчата, а единственный в городе «универсальный» магазин работал последний час. Марийка стояла у окна, то снимала, то надевала косынку, прислушивалась к шагам в коридоре. Абдулла все не шел, и она вдруг заволновалась: не случилось ли с ним чего? Торопливо, едва попадая ключом в замочную скважину, закрыла дверь, перебежала дорогу и очутилась в мужском общежитии.
Абдулла стоял посреди комнаты в пальто и кепке, будто только что собирался уйти. Увидев Марийку, он смутился, неловко предложил ей стул.
— А я испугалась, — облегченно вздохнула она. — Думала, не заболел ли. Вчера ведь жаловался, что голова болит...
И тут же вскочила со стула.
— Ну, идем! А то магазин закроют.
Всегда готовый помочь, Абдулла почему-то медлил. Прошелся по комнате, остановился вполоборота к Марийке, сказал неуверенно:
— Может, одна сбегаешь? У меня сегодня... дела...
— Какие? — искренне удивилась Марийка.
И впервые за все время, сколько она его знала, Абдулла уклонился от ответа, чего-то не доверил Марийке. Она долго смотрела на него непонимающе, потом осторожно попятилась к двери и, только оказавшись на пороге, проговорила:
— Извини меня. Я ведь не знала... Надоедаю тебе, время отнимаю.
— Это только сегодня, — мягко сказал Абдулла. — Так уж получилось...
Он старался смотреть на нее весело, но глаза светились необычным блеском и выдавали новое, непонятное Марийке состояние его души.
— Ты только не сердись на меня.
Ей послышалась в его голосе едва уловимая боль.
— Нет, нет! Что ты!
Она выбежала за дверь и уже из коридора крикнула:
— До завтра!..
В магазин она не пошла. Свернула на соседнюю улицу, спустилась к реке... Бродила бесцельно и долго, стараясь успокоиться, пытаясь понять: что же произошло? Почему Абдулла не захотел идти с ней и почему это ее так ранило?
Она придирчиво перебирала в памяти все свои поступки за шесть лет их дружбы и не находила таких, которые могли бы оттолкнуть Абдуллу.
Однажды потеряв любимого, она теперь больше всего боялась потерять друга.
Назавтра Абдулла отказался пойти на свадьбу Лены Терновой. Отыскал Марийку на работе, скороговоркой объяснил, что опять занят, что обещал провести вечер с товарищами. И ей вдруг все стало ясно.
— ...Я ведь Лену-то эту почти не знаю. Только и видел в клубе, когда ты нас познакомила, — пытался оправдаться Абдулла, а Марийка смотрела на него уже прямо, открыто и всепонимающе.
— Ты прав, — сказала она спокойно. — Ходить на свадьбу к незнакомым людям совсем не обязательно.
ПОРТРЕТ НА СОЛНЕЧНОЙ СТОРОНЕ
Значит, это не так уж часто случается, чтобы «дружба навеки», «дружба на всю жизнь»... Марийка заставляла себя думать о другом. Например, о том, что бригада Лены Терновой, в которой она работала, ловко «обставила» штукатуров с пятнадцатого дома. На днях будут подводить итоги соревнования, и победителями, конечно, окажутся они, терновцы. Доменщики опять останутся недовольны, потому что дом пятнадцать, который могут не сдать к сроку, обещан им. Даже квартиры уже распределены. И Марийке представлялось усталое, озабоченное лицо мастера Шевчука, жена которого только что из больницы — родила сына, а живут в общежитии. У Шевчука в бригаде работает Абдулла... И опять заплетались, путались горькие мысли, опять закрадывалось в Марийкину душу чувство одиночества.