Я не заставил себя ждать. Леху опять скосоворотило.
Сам он выпил залпом, одним глотком, торопясь и расплескивая водку, потом на мгновение сморщился, стараясь слепыми руками попасть в тумбочку, пока не выдохнул и не закашлялся.
- Говорил гаду, дай таблетки от кашля, жалко ему что ли? - сипел он. - Может, к Верке подъехать, как считаешь, Аркан?
- Попробуй, - пожал плечами Аркадий.
- Не знаю, как у вас на Севере, но у нас на Казахстанской Магнитке, мать ее некуда, морозы тоже заворачивали, - без перехода начал Леха. Помню, выходим из зоны на работы, мне что, ручки в карманы, локоток оттопырил, начальник мне под мышку лопаточку вставил, а вечером я ему также лопаточку принес, наша была командировочка, воровская. Тут пацан пришел, зеленый, за драку сел, кого-то пришили да на него наклепали. Вот он старался. А мороз лютый, как начальник лагеря. Ему прораб вольнонаемый велел ящик с толом отнести, ну, что за дела, метров двести, больше, он как взял его на плечо...
Лехе было легче показывать, чем рассказывать.
- ...дошел до места и стоит. Долго стоял, пока прораб не подошел. Ты чего, пацана спрашивает. А тот говорит, тол, мол, боюсь, что взорвется, если брошу, а снять не могу, рука примерзла. Так ему потом и оттяпали три пальца. Беспалый стал. А ты чего, Витек, мрачный такой? На бабе споткнулся? - Я не Витек, я - Валерий.
- Один бес, не обижайся. У мужиков дружба крепче, ты на баб не опирайся - провалишься, как под лед.
Если выпить и одновременно принимать антибиотики, то пожаром бросается в лицо алкоголь. Легко по помидорному лицу определить выпившего, но сегодня пылали буквально все. И на столах вместо компота стояли стаканы с сухим вином. Леха мгновенно выпил свою долю и пошел побираться по соседям, вернее, по соседкам.
Егор Болотников прищурился на меня:
- Чего делаешь после ужина, старый?
- Хотел домой смотаться, но что-то желание пропало. Родителям надо позвонить, поздравить...
- Ладно, в одиннадцать пойдем в женское отделение, в пятую палату, нас девчонки на Новый Год пригласили.
Леху после ужина сморило и он завалился спать, укрывшись с головой одеялом. Все скопились у телевизора, смотрели старую кинокомедию, пока медсестры не стали разгонять больных по палатам.
В двенадцатом часу мы с Егором выбрали момент, когда Вера отлучилась в палату номер четыре - палату "смертников" как мы ее называли. Там стояло всего четыре койки, но у каждой был отдельный звонок к медсестре и судно под кроватью. Из палаты номер четыре не выходили, оттуда выносили вперед ногами. На всю больницу был лишь один, сумевший вырваться из когтей смерти. Кличка у него была "Полтора Ивана", потому что звали его Иван Иванович. Половина черепа у него была голой от лба к затылку, как желтый бильярдный шар, с другой стороны свисали неровно подстриженные черные волосы. Он часто стоял в коридоре, держась за трубу парового отопления, и сипел:
- Обманул я костлявую...
Мы спустились вниз по лестнице, на цыпочках пробежали коридор и попали на другую лестницу, но уже в женском отделении. В пятой нас ждали. Палаты здесь на четверых, небольшие, очевидно, тут в пристройке когда-то жила прислуга. На тумбочке между кроватями горела свечка, а окна были занавешены покрывалами.
- С наступающим, девчата! - шепотом сказал Егор и поставил рядом со свечкой бутылку шампанского. - Как в твоем фильме, - подмигнул он мне.
Девчат было всего двое, Надя и Нина, третьей оказалась полная миловидная женщина Екатерина Павловна, а четвертая - высохшая, старушка тетя Паша. Ее я никогда не видел - она не выходила гулять, да и сейчас лежала у окна в белом платочке, блестела фарфоровыми зубами.
Все улыбались, говорили шепотом.
- Садитесь, пожалуйста.
- Спасибо.
- Лучше не сюда, давайте, я уберу подушку.
- Да ничего, я так.
- Тетя Паша, может, сядешь с нами?
- Не могу, касаточка, вы уж там, а я на вас погляжу.
- Ой, давайте, я стакан сполосну. Егор, распоряжайтесь.
Егор скрутил оплетку, накрыл лапой пробку, Надя зажмурила глаза и заткнула уши, но хлопка не было, только белый дымок появился над горлышком. Разлили вскипевшее пеной шампанское по стаканам, кружкам, поднесли тете Паше. Я сидел между Надей и Екатериной Павловной, Егор с Ниной напротив. - Ну, прекрасные наши дамы, проводим старый год, чтоб ему ни дна, ни покрышки, пусть останутся в нем все наши болячки и пожелаем-ка мы друг другу здоровья, тост банальный, но актуальный, а как говорится, будет здоровье, будет и счастье.
Выпили.
- Вот как верно вы заметили, Егор, про счастье и здоровье, - вздохнула разом раскрасневшаяся Екатерина Павловна. - Чокались сейчас, и подумала я: какой звук-то глухой, не то, что дома у меня, хрусталя целая горка, как поставишь на стол, аж в глазах рябит, так сверкает. Да и дом мой полная чаша, всего хватает, а вот здоровье подорвалось, и к чему мне теперь этот хрусталь?
- Мне отдайте, - рассмеялась Надя.
- Что-то никак не могу представить, - спросил Егор, - как это вы, такая представительная женщина и дом у вас - полная чаша, умудрились чахотку подхватить?
- У меня не туберкулез, у меня эксудативный плеврит называется. Вот позавчера откачали из бока литра два жидкости. Температура все время, света белого не вижу. А началось все просто. Вступили мы с Сергей Иванычем, мужем моим, в садовый кооператив. Участок нам дали. Вот и простыла я на даче-то. Мне бы домой вернуться, да Сергей Иваныч уговорил: потерпи, надо же участок обработать. Вот я и терпела. А теперь Сергей Иваныч и не ходит ко мне в больницу, говорит, зачем ты мне такая нездоровая.
- А дети у вас есть?
- Не дал Господь, не успели завести.
- Понятно. Ну, а ты, газель кавказская, как сюда залетела? - Егор накрыл своей лапой тонкие Нинины пальцы. Нина отвела в сторону свои диковатые глаза.
- У нас в Грузии никто не должен знать, что я нездоровая. Всем родным сказали, что я уехала учиться в институт иностранных языков. Да и не больная я вовсе.
- А ведь никто на свете не болеет туберкулезом - только лошадь, птица и человек, - сказала вдруг из своего угла тетя Паша.
- Бабуля, птичка ты наша райская, давай-ка свою посудинку, время - то уже без пяти двенадцать, - заулыбался Егор.
Разлили и, освещенные снизу свечкой, встали.
- Как подпольщики, - хмыкнул Егор.
Ну, что ж, прощай трехсотшестидесятипятидневный старик, прощай, конец тебе с первым из двенадцати ударов часов, думал я. Ты не бойся смерти, ее придумали люди, потому что они сами смертны. Ты шел равномерной поступью, а я спотыкался, догонял, падал и вновь поднимался...
- Ты чего помрачнел? Или в стакане мало? Давай, добавлю? - по-своему истолковала мою задумчивость Надя.
Мы уже выпили за новый год, по очереди чокнувшись с тетей Пашей, и сова сидели за больничной тумбочкой, сдержанно исполнявшей роль праздничного стола. Ответить Наде я не успел, где-то хлопнула дверь и по коридору застучали женские каблучки. Нина мгновенно дунула на свечу, Надя схватила меня за руку и прижалась ко мне всем телом. В темноте по-церковному запахло воском. Когда каблучки простучали мимо, Надя, рассабившись, но не отстраняясь, тихо расхохоталась:
- Валерка, пойдем, я тебя спрячу к себе под одеяло.
Егор опять зажег свечу.
- Ой, совсем забыла, всю память лекарства отшибли, - вскочила Екатерина Павловна. - Я же хотела вас лимончиком угостить, сейчас нарежу.
- Какой же лимончик без коньячка? - зашевелилась тетя Паша. - Егорушка, сынок, подь суды, мне тут на лечение принесли флакончик, так достань, раскупорь, давай полечимся.
- Бабуля, старая ты моя, как черепаха, и мудрая, как слониха, да чтобы мы без тебя делали? - засопел Егор. - Спасибо, уважила. - Бог спасет, живите, дети мои, в любви и согласии.
И стало весело. Нина величаво и бесшумно плясала лезгинку, Надя изображала ее кавалера, а мы с Егором тихо подпевали и прихлопывали в ладоши.
Позже пошли курить на лестницу. Надя схватила меня за руку и потащила на лестничную клетку ниже этажом. Она вскочила на низкий подоконник и положила мне руки на плечи. Губы сами нашли друг друга. Надя нетерпеливо задышала, распахнула халат, лифчика на ней не было, и прижала мою голову к своей груди. Она зарывалась пальцами в мой затылок и горячо шептала: