Не сдаваясь, я сжимал зубы и танцевал, танцевал, танцевал, танцевал...
*
Через полчаса я в пёсьей шкуре забежал в деревню. Там пугнул двух кошек и утащил с какого-то двора курицу. По ходу дела я искал дом девчонки, своей жертвы, впрочем, найти его было не сложно для того, кто зовётся ветром. Дом этот находился в другом конце деревни, почти на самой окраине, и улица назвалась "набережная". Я подбежал к высоким воротам и громко залаял, царапая засов. Девчонка открыла мне сама.
- Я же говорила, он придёт! - радостно закричала она.
Она впустила меня, и я вихрем влетел во двор, даже не дав себя погладить.
На крыльце сидел её отец. Он курил и смотрел на меня хмуро, с явным сомнением.
- Красивый и большой пёс, не спорю, но какой-то бешеный, - заметил он. - Вся морда в крови. Посмотри на него, дочь. Как думаешь, откуда кровь?
- Может, его угостили сырым мясом?
- Настолько сырым, что оно ещё дышало?
- Пап, не шути так. У него добрый нрав.
Отец протянул руку и коснулся моего носа.
- Если увижу, что ты причиняешь ей боль, - сказал он, - застрелю.
"Не увидишь", - подумал я и дружелюбно завилял хвостом, поддев носом его шершавую ладонь. Он медленно, отведя в сторону сигарету, погладил меня за ухом. Девчонка присоединилась. Потом вышла мать, кинула мне тарелку костей, и я их съел. Дрянь, конечно, но что поделаешь. Раз уж дают...
- Голодный, - вздохнула мать. - Жалко собаку, хозяева бросили, сволочи.
Ну и с какого потолка ты взяла эти выводы, женщина?
- Чего его жалеть-то? - удивился, как и я, отец. - Он же зверь здоровущий.
- Но у него рёбра выпирают.
- Сама ты выпираешь. Это бродячий пёс, ему так и положено.
- Всё равно, смотреть на это не могу.
- И не смотри.
- А кто его тогда покормит?
- Корми не глядя. Или дочь свою заставь. Пусть берёт на себя ответственность.
В общем, условились на том, что если я останусь, меня будут кормить, но впустить в дом - ни-ни. Я не настаивал. Мне нужна была только моя жертва, за ней я, собственно и пришёл. Мы немного поиграли, а потом она заявила всем, что хочет пойти на обрыв и посмотреть на реку. Её пытались отговорить: метель, мол, была полчаса назад - совершеннейшее безумие, но что повелителю холода эта метель? Сущий пустяк.
Поманив меня, она пошла к выходу. За воротами я по-волчьи пригнул голову.
"Попрощайся с ними, детка", - подумал я.
Она не попрощалась. Я тоже не оглянулся, хотя знал, что отец внимательно смотрит мне вслед.
Когда мы приблизились к обрыву, за девчонкой шёл уже не пёс, а северный ветер.
Я шёл, и сухая трава трещала от моего дыхания. Я шёл, и белые тени вились вокруг моей головы. Я шёл, и верхушки деревьев наклонялись к югу по обе стороны от нас. Вьюга, которую я поднял на берегу, стала просыпаться вновь. Набежали мышино-лиловые тучи. Они рваными лоскутами полетели по небу, цепляясь за чёрные ели.
- Это снова делаю я, - пробормотала девчонка, поднимая глаза и спотыкаясь. - Это всё созвучно со мной. Это моё. Посмотри, как природа откликается на мои чувства...