Едва держащиеся на дрожащих лапах понурые, усталые волки ответили кивками.
Госпожа Нэйга, стоящая на пороге, жестом указала, куда идти. Через распахнутую дверь видела большую комнату, кровать у стены.
— Идите за дом, — услышала я спокойный голос хозяйки. Она обращалась к вожаку стаи. — Там в сарае для вас есть еда и питье. Отдыхайте.
Уложив меня, Эдвин отступил на шаг и повернулся к хозяйке, ожидая, что она тут же примется за лечение. Но госпожа задумчиво рассматривала огонь в камине и не обращала на гостя внимания. Эдвин не решился окликать, только подошел ближе.
В тишине прошло от силы пять минут, но ему они показались вечностью. Он постоянно оглядывался на меня, прислушивался к дыханию. Госпожа Нэйга, наконец, обратилась к гостю.
Взгляд неестественно синих глаз был решительным, твердым.
— Мне придется забрать жизнь, чтобы спасти ее, — в мелодичном голосе не слышалось сожаления. Расчет, формула, не более. Даже красота эльфийских слов не смягчала сухости приговора.
Эдвин кивнул, протянул ей раскрытые ладони.
— Забирайте. Я готов.
Госпожа Нэйга отрицательно покачала головой.
— Не твою. Жизнь той, кто на самом деле спас ее, — теперь она говорила с состраданием.
— О ком вы? — удивленно нахмурился Эдвин.
— О дочери, — тихо ответила женщина и, увидев недоумение гостя, уточнила. — О вашей дочери.
Новость выбила у него почву из-под ног. Он пошатнулся, рухнул в кресло. Замер с приоткрытым от удивления ртом и неверяще смотрел на собеседницу. Сил ответить у него не было.
— Только поэтому она выжила после родового заклятия Волка.
Потому что носит волчонка. Заклинание не вредит семье.
— Но она жена мне перед Единым и людьми! — взвыл Эдвин. — Это так, — согласилась госпожа Нэйга. — Хоть обряда и не было.
Боль и отчаяние, переполнявшие его, затрудняли дыхание, лишали голоса. Он запустил пальцы в волосы и, держась за голову, смотрел прямо перед собой, не видя ничего.
— Я думал, источник исказил… — просипел Эдвин.
— Так и было, — тихо ответила она, положив ладонь ему на плечо.
— Но ребенок… Он должен был защитить ее… так не могло случиться… не могло…
Он бормотал чуть слышно, едва шевеля губами. Пытаясь хоть как-то упорядочить мысли, смириться с произошедшим. Но у него не осталось сил даже думать.
— Эдвин, — окликнула госпожа, — мне нужно к ней.
Он вскинул голову, посмотрел в ярко-синие глаза.
— Почему она не сказала? — прошептал Эдвин, а по его щекам покатились слезы.
Меня давно выбросило из воспоминания, но я все никак не могла справиться с чувствами. Слишком отчетливо ощущала ужас Эдвина, его понимание того, что вместе со мной мир умирал, разрушался на глазах.
Беспомощность, смертельная усталость, отчаяние, многократно вычерпанный резерв служили только фоном для боли. Потеря дочери, нашей дочери, о которой Эдвин до последнего даже не знал, ударила по нему невероятно сильно.
Я в который раз обругала себя за глупость и упрямство, за то, что не послушалась совета и ушла, не поговорив. Я намного раньше поняла бы, что эта утрата не была только моей. Она была нашей, общей, причиняющей Эдвину не меньше боли, чем мне.
Яркое воспоминание не отпускало. "Анимье сон намья хин?" слышалось мне снова и снова. Ответ был горьким и ядовитым. Я не сказала, потому что Серпинар победил. Наша любовь не справилась с испытанием.
Теперь, лежа рядом с волком, я надеялась, что судьба будет милостива и даст нам с Эдвином второй шанс.
Утренняя встреча с Орлами оказалась, к сожалению, бесполезной. Они не придумали ничего путного, давать советы не торопились. Зато подробно расспрашивали меня об артефактах подчинения, лишения памяти и передачи магической энергии. Воссоздавая по памяти плетения, растратила резерв и истощила терпение. Надеялась, что взаимосвязь заклинаний станет разгадкой, но выматывающее задание оказалось бессмысленным, а надежда беспочвенной. Клещи, снятые больше месяца назад, никак не объясняли потерю способности обращаться.
Близился вечер. Призраки обретали плотность. Я продрогла в лаборатории до костей, волновалась, Эдвин тревожился. За час до заката эльфы признали, что их способ перекидываться не подходит волкам. Что сами никогда с подобным состоянием не сталкивались, о таких проблемах у других способных обращаться не слышали. Неожиданная уникальность не радовала, я с трудом изображала спокойствие.
Мной завладело отчаяние, глаза щипали слезы, голос казался сдавленным и сиплым. Плакать в присутствии призраков не хотела и, извинившись, выскочила из лаборатории.