Конечно, такой метод не был совершенным, но натолкнул прадеда Эдвина, тоже артефактора, на интересные мысли. Поскольку во время создания артефакта магические потоки и сам мастер наиболее уязвимы, под обоями в кабинете натянули особую сетку, ограждающую комнату от внешнего воздействия.
Поэтому птицы Серпинара не могли помешать.
Эдвин направился к центральному столу, я чуть замешкалась в коридоре. С нарастающим волнением следила за тем, как из кабинета выходит последний кобол. Глиняные человечки выстроились передо мной в коридоре, старшая женщина спросила, не будет ли каких особенных указаний. Я не придумала ничего лучше, чем строжайше запретить коболам входить в кабинет. Они и без приказа не осмелились бы и обиделись из-за ненужного напоминания.
— Хозяйке еще что-нибудь угодно? — старший кобол, как и другие слуги, не скрывал обиды.
— Нет, благодарю. И прошу прощения, — повинилась я. — Это от волнения. Я знаю, что вы не вошли бы. Рукотворные лица в который раз поразили эмоциональностью. Шестеро кобол понимающе и даже сочувственно улыбались. Старший заверил, что ничто в доме не отвлечет молодых хозяев от дел.
Я вошла в кабинет, тихо закрыла за собой дверь. Яркий свет ламп, таинственно и маняще поблескивающие под стеклянными куполами неисследованные артефакты, едва уловимо пахнущая ветхостью старая книга на эльфийском, недавно украденная из архива Ордена. Ощущение замкнутости в скорлупе, в коконе. Чувство защищенности.
Эдвин ждал меня, положив правую руку на спинку стула, прислушивался к шагам. Я чувствовала его дар, набирающее силу проклятие Серпинара.
— Ты сказал, что читал об этом заклятии, — подходя к Эдвину, начала я. — Какое волшебство его меняет?
— Обезболивающее, улучшающее зрение, разрезающее, — бесстрастно ответил Эдвин, невозмутимо отодвинув для меня стул. — Наверняка, еще какие-то. Я читал о нем очень давно, еще в школе.
Я села, задумалась, наблюдая за виконтом, устраивающимся рядом. Подняв руки на уровень его висков, попробовала осознать плетение заклятия. Серые, отливающие металлом волокна свивались туго, начала нитей прятались где-то под основной массой. Эдвин поморщился и спросил, что я делаю. Заметив, что жгут потемнел, отдернула руки. С ужасом осознала, что мои попытки понять заклинание только усилили его.
— Ты пробовал рассматривать проклятие?
— Я его отчетливо вижу, если концентрируюсь, — внешне он сохранял поразительное спокойствие, словно это не его зрение было под угрозой.
Мысленно поставив себе в пример его трезвомыслие и хладнокровие, уточнила:
— В таком случае боль не усиливается?
— Нет, — он отрицательно качнул головой.
Я задумалась, встревоженно глядя на стальной жгут с длинными, отвратительно искривленными шипами. Вспомнила метку, боль, передававшуюся мне во время создания артефакта, меняющую цвет волшебства, искажавшую его. Здесь подобный промах мог оказаться роковым, неисправимым.
Лихорадочное возбуждение, руководившее мной, таяло. Тревога и сомнения сминали уверенность. До этого момента думала, что интуитивно нашла решение, хоть и не смогла бы оформить его словами.
— Не переживай так, — низкий голос Эдвина прозвучал мягко и успокаивающе. — Мы справимся. Я в это верю.
Со вздохом вложила руку в его протянутую раскрытую ладонь. Родной золотой дар показался ближе и ярче. То открытие, то потерянное решение, которое было очевидным еще час назад, снова нашло меня.
— Вместе, — прошептала я, посмотрев в лицо своему волку.
— Вместе, — тихо откликнулся он.
Я вскочила, бросив "Сейчас вернусь", выбежала из кабинета. Взлетев по лестнице, нашла в своей комнате длинный шелковый шарф. Мне еще не приходилось колдовать вслепую, и соблазн открыть глаза в ответственный момент мог оказаться слишком сильным. Это могло поставить под угрозу сплетение даров, нарушить ход волшебства.
Вернувшись в кабинет, села, повязала на глаза шарф, но удивленному Эдвину об этом дополнении не сказала. Он знал, что зрительный контроль во время плетения заклинания мне необходим. Теперешняя затея могла вызвать недоверие и недовольство Эдвина, а я хотела добиться полной открытости. — Ты совершенно прав, — мой голос прозвучал поразительно твердо, но позвякивал от напряжения. — Мы сделаем все вместе. Мне не снять проклятие без тебя, ты не освободишься без моей помощи.