– Это кто?
– Мой муж. Мишель.
– Женское имя.
– Французское.
– Симпатичный, правда? Чудные детишки!
Она подмигивает – карикатурно морщит пол-лица.
Она бросает сигарету и садится в машину, оставляя дверь открытой. Деньги остаются в руке Ли.
– Местный? Я его видела.
– Он работает в парикмахерской у вокзала. Он из Марселя – француз. Уже сто лет как здесь.
– Но африканец.
– По происхождению. Слушайте, может, мне поехать с вами?
Шар молчит несколько секунд. Потом выходит из машины и берет обеими руками лицо Ли.
– Вы замечательная. Мне суждено было прийти к вашей двери. Правда! Вы душевный человек. В вас есть что-то душевное.
Ли крепко сжимает маленькую руку Шар и дает себя поцеловать. Рот Шар чуть приоткрыт на щеке Ли на спаси потом закрывается на бо. Ли в ответ говорит, слова, которых никогда в жизни не произносила: благослови вас господь. Их лица разъединяются – Шар неловко пятится, поворачивается к машине. Ли с вызовом заталкивает деньги в руку Шар. Величие пережитого угрожает перерасти в банальность, в анекдот: всего тридцать фунтов, всего лишь больная мать, никакого убийства, никакого изнасилования. Ничто не переживает рассказа о себе.
– Дурацкая погода.
Шар косынкой стирает пот с лица и не смотрит на Ли.
– Приду завтра. Верну долг. Богом клянусь, да? Спасибо, правда. Вы меня сегодня спасли.
Ли пожимает плечами:
– Не, не смотрите так, клянусь… я приду, правда.
– Надеюсь, с ней все в порядке. С вашей мамой.
– Завтра, да? Спасибо.
Дверь закрывается. Машина отъезжает.
Это очевидно всем, кроме Ли. Ее матери это очевидно.
– Что это ты вдруг такая добрая?
– Мне казалось, что она в отчаянии. Так оно и было.
– Я была в отчаянии на Графтон-стрит, и я была в отчаянии на Бакли-роуд, мы все были в отчаянии, но мы никого не грабили.
Статическое облако вздоха. Ли вполне могла представить: вспархивает белоснежная кромка, поднимается украшенная цветами грудь. Ее мать превратилась в хорошо оперенную ирландскую сову. Все еще в Уиллздене. Уселась на насесте и сидит, сидит.
– Тридцать фунтов! Тридцать фунтов за такси до Мидлсекса. Это же не в Хитроу ехать. Если мы выкидываем деньги коту под хвост, то можешь выбросить еще немного.
– Может, еще придет.
– Скорее Христос вернется, чем она! Они здесь на уик-энды вдвоем. Я их видела – идут по дороге, нажимают кнопки звонков. Сразу их узнала. Крэк. Грязная привычка! Вижу их в наших краях каждый день, около станции. Дженни Фаулер на углу открыла одной дверь, говорит, что была обкуренная до одурения. Тридцать фунтов! Это в тебе говорит твой отец. Никто из тех, в ком течет моя кровь, не попался бы на такой идиотский крючок. Что говорит твой Майкл?
В конечном счете легче позволить «Майкл», чем услышать «Мииишел», которым можно прополоскать подозрительный рот, словно чтобы отделаться от вкуса чего-то отвратительного.
– Он говорит, что я идиотка.
– Вот тут он попал в самую точку. Его соплеменников так легко не обманешь.
Все они нигерийцы, все, даже если они французы или алжирцы, все равно нигерийцы, для Полин вся Африка – в основном Нигерия, и коварные нигерийцы владеют в Килбурне тем, что раньше принадлежало ирландцам; по крайней мере, Полин считает их нигерийцами, и они прекрасные ребята, только за ними каждую минуту нужен глаз да глаз. Ли надевает на большой палец обручальное кольцо, нажимает на него со всей силы.
– Он хочет поехать туда.
– А почему нет? Тебя в твоем собственном доме ограбила цыганка, верно?
Все переводится на понятный язык.
– Не-а. Она с субконтинента.
– Индианка – ты имеешь в виду?
– Откуда-то из того района. Во втором поколении. А по языку – чистая англичанка.
– Понятно.
– Из школы! Плачет на моем пороге!
Еще одно статическое облако.
– Иногда мне кажется, это от того, что ты одна. Будь у нас больше детей, ты могла бы больше узнать о людях, какие они на самом деле.
С чего бы Ли ни пыталась начать, Полин возвращается к этому. История повторяется: от Дублина до Килбурна, редкая протестанка, всегда готовая тронуться в путь, в другое место в те времена, когда большинство придерживалось иных религиозных убеждений. Однако старалась устроиться в больницу, как и остальные девочки. Заигрывала с парнями О’Рурков, строителями, но, имея такие каштановые волосы и тонкие черты и уже работая акушеркой, хотела чего-нибудь получше. Слишком долго ждала. В последний момент свила гнездышко с тихим вдовцом, непьющим англичанином. О’Рурки стали торговцами стройматериалами, и половина Килбурнского шоссе оказалась в их карманах. По какому поводу она позволяла себе рюмочку-другую. Слава богу, она получила другую квалификацию (радиограф)! Где бы она была, если бы не это? История, однажды выверенная, предлагавшаяся несколько раз в год, теперь возникала в каждом телефонном разговоре, включая и этот, хотя и не имела к Полин никакого отношения. Время для Полин сжимается, ей осталось пройти совсем короткую дистанцию. Он хочет втиснуть прошлое во что-то такое маленькое, чтобы можно было взять с собой. Задача Ли – слушать. Ей это плохо удается.