Никак не можем установить радиосвязь с «Месяцевым». Радиотелеграфист Гарипов уже вытирает пятый пот, но на его призывы нет ответа. По-видимому, на «Месяцеве» испорчен радиопередатчик. Вот и еще одно непредвиденное обстоятельство.
Наша радиостанция в порядке. Мы уже доложили на Большую Землю о начале работ и получили разрешение спуститься еще южнее — туда, Где до шторма рыболовный флот имел максимальные уловы. Переход совершаем на полном ходу под дизелями. К обнаруженному на горизонте рыболовному траулеру подскочили быстро, заставив наших рыбаков чуть-чуть поволноваться — ведь издали все лодки серы. А греха таить нечего — печальную славу пиратов кое-кто стремится приумножать… Очень хотелось, чтобы на борту траулера была надпись «Профессор Месяцев», но это был не он.
Вечером снова ныряем. Под водой эхолоты сразу пишут сельдь. В иллюминаторы ничего не видно. Сначала рыба обнаруживается лишь на пределе видимости, а затем подпускает «Северянку» все ближе и ближе. И, наконец, около полуночи мы снова видим «заснувшую» сельдь, разбросанную друг от друга на десятки метров. Попять необычные позы рыбы — будто по мановению волшебника сон застал сельдей в самых неожиданных положениях. На этот раз мы, пожалуй, наблюдали даже бесстрастно, вчерашние сомнения по поводу качества наблюдаемой сельди не возвращаются. По одному, по два приходят матросы из других отсеков, чтобы взглянуть на злодейку-сельдь. Всем не занятым на вахте одновременно прийти нельзя — скопление людей в носовой части корабля подобно гире, брошенной на чашу весов. Нарушится равновесное состояние подводной лодки, и она повалится носом вниз.
Кроме сельдей, мы вторую ночь видим крохотных мальков каких-то рыб, на первый взгляд тресковых. Видим, а поймать для проверки не можем. Часто, но неравномерно встречаются представители планктона со звучными латинскими названиями: сагитта, темисто. Много медуз, моллюсков, гребневиков. Животный мир здесь, в океане, оказался гораздо богаче, чем у студеных берегов мурманского побережья.
Около четырех часов утра мы увидели такое, что не дает мне покоя по сей день. Это было еще неизвестное существо! Опершись лбом о кожаную подушечку, укрепленную над стеклом иллюминатора, я вглядывался в освещенное пространство и считал сельдей. Борис занимался тем же у другого иллюминатора. Тишина нарушалась четкими ударами самописцев и шумным дыханием спящих. В этот момент я и увидел «лиру». Иначе и нельзя было назвать медленно проплывшее перед глазами незнакомое животное.
Представьте себе часто изображаемую легендарную лиру — эмблему поэзии, высотой сантиметров в тридцать, перевернутую основанием вверх. Собственно «лира» — это две симметрично согнутые тонкие лапы-щупальца, отливающие изумрудом и покрытые поперечными полосами, наподобие железнодорожного шлагбаума. Лапы беспомощно свисали из небольшого, напоминающего цветок лилии прозрачного студенистого тела с оранжевыми и ярко-синими точками. «Лиры» были наполнены каким-то пульсирующим светом. Этот свет, напоминающий горение газовой горелки, пробегал от тела по щупальцам. Почти одновременно со мной двух «лир» обнаружил и Борис. Бесполезно щелкнув несколько раз фотоаппаратом, заранее зная, что снимки не получатся, — так, для очистки совести, — мы взяли «лир» на карандаш и сделали несколько зарисовок. Всего до начала дня нам встретилось девять экземпляров. Ни в море, ни впоследствии на берегу в институте нам не удалось установить, что же это было. В определителях и справочниках сведения об этом подводном жителе пока отсутствуют, и мы не знаем, к какому классу его отнести.
Когда эта книжка увидит свет, то возможно о таинственной «лире» мы сможем рассказать подробнее, потому что «Северянка» и сейчас продолжает свои плавания.
Неоднократно среди «отдыхающих» сельдей встречались отдельные экземпляры рыбы, которую относят к семейству тресковых. Эта рыба не имеет русского названия, а воспроизведение ее латинского наименования по-русски будет звучать так: путассу. Она имеет низкое вытянутое серебристое тело длиной 25–30 сантиметров. Спина путассу голубовато-серая, брюшко бело-молочное. По всему телу разбросаны черновато-коричневые пятнышки. Запомнились непропорционально большие глаза и выдающаяся вперед нижняя челюсть — совсем как у щуки. Путассу также пребывали в оцепенении, а когда наступала утренняя пора, они по сравнению с сельдью «просыпались» менее охотно и более вяло уходили от света.