Балаш. Нет уж, уволь. Лучше садись в другой комнате и никому не показывайся, а отцу постели в задней комнате, пускай себе спит. Еще выйдет к гостям в своей допотопной одежде, опозорит меня.
Севиль. Ну ладно. Ты сам и посиди с гостями.
Балаш. И это неудобно. Если бы были только мужчины, еще ничего. Но будет и женщина. Надо, чтобы и от нас какая-нибудь женщина за столом сидела.
Севиль. Скажи, Балаш, эта женщина, что на карточке, тоже придет?
Балаш. Она-то и придет... А что из того?
Севиль. Да ничего, я просто так. Она с мужчинами будет сидеть?
Балаш. А то нет! Придет с тобой суп варить.
Севиль. Почему же ты никогда меня к людям не пускаешь, никуда с собой не берешь? Разве я хуже других женщин, хотя бы даже той самой, что на карточке?'
Балаш. Не твое дело рассуждать. Я теперь человек большого общества, вращаюсь в кругу врачей, писателей, философов. Куда я выведу тебя в таком платье, в этих башмаках и чулках?
С е в и л ь. А ты купи мне хорошие платья, и я оденусь иначе...
Б а л а ш (перебивает). Да разве дело только в платье? Ты даже ходить как следует не умеешь, говорить не умеешь, на стол накрыть не можешь, апельсин почистить и то ты не можешь. Куда я тебя такую выведу? Словно верблюд в магазине хрусталя, всю посуду перебьешь.
Севиль. А что мудреного апельсин почистить или на стол накрыть? В одну минуту я на сто гостей обед приготовлю. Дыни и арбузы нарежу.
Балаш. Да что с тобой толковать, все равно ты не поймешь. Для наших баб и мужиков ты все можешь приготовить. Но для этого общества, где я теперь вращаюсь, ты не годишься. Там апельсины подаются иначе. Салфеточку иначе складывают. Ну как я тебя введу в это общество? Люди скажут: что за медведь и кто его из лесу да прямо к людям привел? Или отца в его попонах. Куда я его выведу? Не станут ли смеяться надо мной: каков, дескать, сын и каков родитель.
Севиль. Балаш! С тринадцати лет я живу в этом доме, и все время мы жили в нужде, впроголодь. Теперь бог послал нам кусок хлеба, но ты по-прежнему меня никуда не выводишь. Чего боишься? Вначале будет трудно, а потом я всему научусь. Откуда эта женщина все знает? Ведь не из утробы же матери вышла такая умная?
Балаш. Она ученая, из богатой семьи. Отец ее был полковник. Она все знает: и что под землей и что над землей. Бывала в Париже, окончила курсы маникюра, по-французски знает лучше француза, по-русски - лучше русского. А философию как свои пять пальцев знает. А ты что знаешь? Да знаешь ли ты, что такое философия?
Севиль. Фильсафет... Фильсафет...
Балаш. Да ты и выговорить правильно не можешь.
Севиль. Почему - не могу? Меня жена Ивана учила, как салфетки складывать.
Балаш. Боже мой, боже мой! Жить в этой отравленной невежеством среде хуже адских мучений.
Севиль. Постой, постой! Может быть, ты не о салфетке, а о чем-нибудь другом говоришь?
Балаш. Вот именно, я говорю о том, как лепешку печь...
Севиль. Ты только объясни мне, Балаш, толком. Скажи, что это такое фильсафет? Едят ли его, пьют ли, одевают ли? Только бы разок увидеть, как это делают, а там, если я не сумею сделать лучше всех, то руку себе отрежу.
Б а л а ш. Ну уж ладно, не открывай теперь дискуссии. Говорю тебе, садись в другой комнате, запрись и не выходи на эту сторону. Поняла?
Се аи ль. Поняла, Балаш. Раз ты так хочешь, я не выйду! (Плачет).
Балаш. Ну уж довольно. Нечего панихиду устраивать. Есть у нас стаканы?
Севиль (подавляя слезы). Почему нет? На пятьдесят человек хватит.
Балаш. Да не такие! Маленькие, для водки.
Севиль. Разве и водку будут пить?
Б а л а ш. А ты думала - придут к тебе тут молебствие совершать?
Севиль. Эта женщина тоже пить будет?
Стучат в дверь.
Балаш (вскакивает с места). Пришли! Пришли! Скорей уходи в другую комнату. Запри за собой дверь. Сюда не показывайся!
Севиль. Хорошо, Балаш. Не покажусь... Ну, а если она сама зайдет?
Балаш. Не зайдет, не зайдет. Отцу приготовь постель, пусть ляжет. Если Гюлюш придет, смотри, чтобы не заходила в эту комнату. Она ведь сумасшедшая, еще ляпнет что-нибудь. Для меня это хуже смерти. Слышала?
Севиль. Ну, Балаш, ей-богу, я боюсь с ней говорить. Она и без того угрожала, что все полки переломает...
Балаш. Какие полки?
Севиль. Говорила, что покрывало порвет.
Балаш. Как, то есть, покрывало порвет?
Севиль. Не знаю. Говорила, что будет землетрясение, все эти полки поломает, и дом развалится.
Балаш. Как, то есть, дом развалится?
Севиль. Не знаю, это она так говорила.
Балаш. Ну ладно, проваливай. Я сам выйду и скажу ей. Тут каждый по-своему с ума сходит. Когда бог избавит меня от этого сумасшедшего дома?
Стук повторяется. Балаш выходит. Из другой комнаты появляется Атакиши в надетой набекрень мохнатой папахе, в белых кальсонах и в накинутом на плечи тулупе. В зубах у нею длинная трубка.
Атакиши (кричит). Эй, кто там стучится?
Севиль (подбегает к нему и в ужасе оттаскивает в другую комнату). Дядя, дядя, не ходи туда! Идем в эту комнату, скорей, скорей! У Балаша гости. Сказал, чтобы ты никуда не выходил.
Атакиши (растерянно). Чтобы никуда не выходил? И в эту комнату?
Севиль. Да-да, и в эту! Скорее же идем сюда!
Атакиши (невольно подчиняясь приказу, растерянно проходит в другую комнату). Ладно, ладно! Если так надо, пойдем!
Входят Балаш, Эдиля, Абдул-Али - бек и Мамед-Али.
Балаш. Пожалуйста, господа! Прошу! Прошу вас, Эдиля! О, если бы вы знали, как я рад вам!
Эдиля. А я немного удивлена. Неужели в целом доме нет, кроме вас, никого, кто бы мог встретить гостей?
Балаш. Говоря правду, я бы не хотел делить ни с кем счастье служить вам.
Эдиля. Это разумеется. Но вас я и так каждый день вижу у себя. Вы же знаете, зачем я к вам пришла. Я хочу видеть вашу семью.
Балаш. Эдиля...
Эдиля. В культурной семье это по меньшей мере неуважение к гостю.
Балаш. Эдиля, я бы считал недостойным...
Эдиля. Если ваша жена недостойна того, чтобы ее представляли гостям, то, кажется, у вас есть сестра. Наконец, дядя мой говорил, что тоже собирается к вам. Значит, и отец ваш должен будет присутствовать.
Балаш. Эдиля, сестра у меня немного не в себе... А отец...
Эдиля. Я вам заявляю решительно, не то сейчас же уйду. Этого не может быть, чтобы пришел дядя и не увидел вашего отца. Квартира у вас ничего, но фи, как безКУСНО она убрана! Пианино, гардероб и тут же старинные полки. По-моему, этот гардероб и все такое надо убрать отсюда и поставить ширму, диван и так далее. Получилась бы недурная восточная комната. Прямо дворец Тамерлана. Не правда ли, Абдул-Али-бек?
Абдул-Али-бек. Совершенная правда. Как раз я об этом думал.
Балаш. Это лишний раз доказывает, что в доме нужна нежная женская рука.
Абдул-Али-бек. Совершенно верно. Как раз я об этом думал.
Мамед-Али. О чем это вы?
Абдул-Али-бек. Ничего особенного. Мы говорили о том, что этот восточный инвентарь не подходит к европейской обстановке.
Маме д-Али. Кто это говорит?
Абдул-Али-бек. Говорит Дильбер-ханум, и мы тоже так думаем.
Мамед-Али. Ничего подобного, а мы так не думаем. Так гораздо лучше. Отсутствие стиля тоже своего рода стиль.
Абдул-Али-бек. И это правильно! Как раз и я об этом думал.
Эдиля. Раз вы начали спорить, значит всему конец.