— А, ладно, все равно нам их все не съесть, правда? — говорил отец и неизменно выдергивал из земли еще несколько для своей соседки миссис Блетчли.
Подошел 1951 год. Колин, которому исполнилось 18, только что закончил школу. Он недавно познакомился с Маргарет, и однажды они с девушкой отправились на загородную прогулку.
Они шли лесом, продвигаясь на юг. По крошечной долине бежал ручей, образуя в конце озеро. С одной стороны озеро замыкали кусты рододендрона, с другой — свисали ивы, за которыми взбегали на взгорок гигантские буки. Вверх по долине ручей пробивался по маленьким лесным полянам.
Направлялись они к открытому месту, лежавшему по ту сторону долины. Под ними простиралась широкая равнина, слева вздымался отвесный кряж, от которого начинался лес. Вершина его была закрыта деревьями, а склоны — кустарником. Они сели и открыли свои походные сумки.
Какое-то время ели молча.
Потом, почти лениво, она заговорила о школе. На будущей неделе ей снова начинать.
— Большинству девочек все равно, что они будут делать, — сказала она. — Я хочу сказать, когда они кончат. Пойдут они куда-нибудь еще или нет. Не одно, так другое: или учителями или в медсестры. А кроме этого, вроде и нет ничего. — Она провела рукой по траве и откинулась назад в тени куста. — Все, что их действительно беспокоит, это выйти замуж.
— Полагаю, в этом есть свои преимущества, — сказал он.
— Вот как? — Ее серые глаза потемнели. — Не думаю.
— Почему?
— Жизнь женщины не должна ограничиваться замужеством.
— Знаю, — отвечал он. — Но что же еще?
— Да что угодно. Она должна быть женщиной сама по себе, еще до того, как станет об этом думать.
— Но что может женщина? — сказал он, растянувшись на животе и глядя на нее снизу вверх.
— Отчего бы ей не стать доктором?
— Ты хочешь стать доктором?
— Могла бы. Могла бы заняться языками. Я еще не решила.
— Но, разумеется, тебе придется решить до конца недели, — сказал он, и рассмеялся.
— Ты не принимаешь меня всерьез? — спросила она.
— Да, — сказал он. — Конечно всерьез.
— Но на самом деле снисходительно, не так ли?
— Не думаю.
Она подождала.
— Но что может делать женщина? — сказал он. — Столько областей жизни не дало ни одной великой женщины, что это не объяснишь просто отсутствием возможностей. Подумай, сколько женщин вело праздную жизнь — у них было время заниматься живописью и музыкой, писать, думать, размышлять о любых предметах. Но из этого не вышло ничего выдающегося.
— Потому что от этого никогда и не ждали ничего выдающегося, — сказала она. — Ты говоришь совсем как Марион и Одри. Все, о чем они думают, это роль женщины. Мужчины, мужчины и опять мужчины.
— Так ты поэтому пошла со мной? — спросил он.
— Нет, — ответила она. — Если я настаиваю на одном, это не значит, что я должна отказываться от другого.
Он снова засмеялся. С соседнего дерева слетела вниз птица и после некоторых колебаний опустилась на траву и принялась клевать крошки.
— По-моему, ты просто самодовольный человек, — сказала она. — А мне показалось, что, быть может, ты не такой.
— Да нет, — сказал он серьезно. — Я хочу понять.
— Ну что ж, ты хотел бы быть женщиной? — спросила она.
— Нет, — сказал он. — Но это не честный вопрос. Я знаю, что никогда не буду женщиной.
— А вот многие женщины, которых я знаю, хотели бы быть мужчинами. И это от простой неудовлетворенности. Не потому, что они хотят зачеркнуть себя как женщин, а потому, что с ними всегда обращаются, как с женщинами.
— А как же с ними еще обращаться? — спросил он.
— Как с людьми. — Она выкрикнула эти слова, и птица, испугавшись, с тревожным криком упорхнула на соседнее дерево. — Ты рассуждаешь, совсем как эти в кепках. [*Имеются в виду взгляды, традиционно приписываемые рабочим на севере Англии.]
— Не знаю, — сказал он. — Не думаю.
— По-моему, ты привык, что твоя мать всегда дома и обслуживает тебя. И твоего отца.