Через несколько дней после возвращения с моря Колин пришел домой из школы и увидел, что отец чем-то занят в дальнем конце огорода. Сэвилл нарезал дерн ровными кирпичиками, аккуратно снял их и сложил штабелем чуть в стороне. В обнажившейся серой земле он начал рыть яму.
Яма была очень широкой — ее стороны размечала натянутая между колышками бечевка. Землю он старательно отбрасывал в сторону, ссыпая ее ровными кучами. Время от времени он вылезал из ямы и перекидывал их подальше.
Вскоре рыхлая почва сменилась глиной. Она была бледно-желтой и приставала к лопате большими комьями. Сэвилл, покряхтывая, шлепал их на кучу и дергал лопату, чтобы они отпали. Иногда, красный и потный, он выбирался из ямы и отгребал глину ногой. Яма становилась все глубже, и глина темнела. В ней появились оранжевые крапины, и она прилипала к башмакам и одежде отца. Теперь, возвращаясь из школы, Колин видел только отцовскую голову и плечи, которые вдруг скрывались за краем, и в воздух взметывалась лопата.
Потом уже ничего не стало видно. И он знал, что отец в яме, только потому, что оттуда вылетали куски глины и шлепались на кучу или на грядки с капустой и горохом по другую сторону. Когда он подходил к краю и заглядывал в яму, отец казался ему совсем маленьким: он нагибался над лопатой, нажимал на нее ногой, вгонял в глину, а потом наклонял рукоятку и выкидывал глину через голову наверх. Лицо у него было багровым, глаза ввалились, и каждые несколько минут он утирал лоб рукавом рубашки. К стенке была прислонена лесенка, по которой он влезал в яму и вылезал из нее.
Порой он заглядывал в яму и видел, что отец опирается на лопату, привалившись к стене, и курит, а его глаза рассматривают дно или противоположную стенку, словно ему мало этой глубины и ширины.
— Когда она начнется, так начнется, — говорил он, если кто-нибудь из соседей заглядывал через забор или, улыбаясь, подходил к яме и смотрел вниз на его макушку.
И сосед оглядывался на свой огород, на свой дом и хмуро кивал.
Стенки ямы были прямыми и ровными, все в четких следах лопаты. По дну растекались лужицы воды, а глина там была буро-красной.
Под конец яма стала такой глубокой, что отец уже не сумел вылезти из нее сам и крикнул с верхней перекладины лестницы, чтобы кто-нибудь пришел помочь ему.
На следующее утро после смены он вошел в калитку, ведя велосипед, к раме которого были привязаны доски. Они были длинные и широкие. И еще он привез с работы полосы конвейерной ленты, куски приводных ремней и много гвоздей, которые, едва войдя на кухню, тут же высыпал из карманов на стол. Их кучки поблескивали между тарелками и чашками, а свежий запах дерева и резины мешался с привычным запахом угля от его одежды и еще более привычным запахом стряпни.
— Да неужто ты всю дорогу шел пешком? — спросила мать.
— Угу, — сказал Сэвилл, садясь к столу. Глаза у него были красные и в кругах черной угольной пыли. — Даже удивительно, сколько всего можно увидеть, когда идешь, а не едешь. Вкатывал их на все пригорки, — он указал на доски, которые сложил во дворе. — Но уж вниз летел как ветер.
Колин вдруг представил себе, как отец ведет велосипед по дороге, поднимающейся на холмы между его шахтой, и поселком, а потом садится на привязанные к раме доски и катится вниз, нахлобучив кепку на глаза, — его короткие ноги болтаются над землей, а полы пиджака хлопают сзади. Он даже услышал свист ветра в ушах отца и шуршание шин под тяжелым грузом.
— Как-нибудь утречком я сломаю себе шею, — сказал Сэвилл со смехом, отодвинулся от стола и вытер красные влажные губы. — Вот увидите. И уж не удивляйтесь.
Он привозил доски каждое утро, мазал их креозотом и прибивал одну к другой.
Он соорудил четыре стены. Стоя на коленях, он сбивал доски в щиты: его башмаки были повернуты подошвами кверху, и на них поблескивали шипы, изо рта у него торчали гвозди, точно зубы.
Иногда он попадал молотком по своему большому пальцу — толстому и кривому. Тогда он присаживался на пятки, откидывал голову, закрывал глаза и морщился, не разжимая занятого гвоздями рта.
Когда стены были готовы, он спустил их в яму — две продольные и две поперечные — и, чтобы надежнее соединить их, приколотил сверху брусья.
Теперь по утрам он привозил на велосипеде другие материалы — куски толя, черные, пахнущие варом, и кирпичи.