— Ты что же, не хочешь воевать? — спрашивал он у солдата и хмурился.
— А я уже воевал, — говорил солдат.
— Ну, а снова? — говорил отец.
— Чего ради? — спрашивал солдат. Он либо сидел, развалясь на стуле, либо стоял в одних носках у огня, улыбался отцу сверху вниз и кивал.
— Чтобы защищать свою страну, — говорил отец. — Чтобы защищать свободу. Чтобы твоя жена и дети не попали к ним в лапы.
— А какая разница? — говорил солдат. — Кто бы тут ни заправлял, мы ведь будем жить по-прежнему, как ни крути. Будут богатые, будут бедные и пара-другая счастливчиков, — добавил он, — посередке.
— Что-то я в толк не возьму, — говорил отец и поглаживал затылок, вдруг теряясь под взглядом солдата. — Ты что же, ни во что не веришь?
— Ни во что такое, — говорил солдат улыбаясь и закуривал (если уже не курил) новую сигарету.
— Он чуть не утонул. В море, — сказал отец, когда солдат уехал. — Его втащили в лодку, когда он в третий раз ушел под воду.
— Все из-за жестянок, — сказала мать. — Просто чудо, как это он хоть раз выплыл со всем своим сахаром.
— Ведь он же его отдал, — сказал отец.
— Да, — сказала она. — Ну и что тут такого? У него чуть не все было краденое.
Тем не менее еще долго после того, как солдат уехал, они пили чай с этим сахаром, а потом сварили варенье.
Когда солдат ушел на станцию, маршируя в длинной колонне, Сэвилл пошел его проводить и шагал рядом по обочине. Вернувшись, он сел у огня и смотрел на пуговицы и медали, которые солдат оставил на полке. А потом поднялся в комнату солдата и застелил постель.
Как-то вечером немного времени спустя Колина разбудил вой сирен, и он несколько минут лежал, ожидая, что вот-вот услышит рев самолетов и грохот бомб. Но кроме сирен, ничего слышно не было.
Затем он услышал торопливые шаги отца на лестнице.
— Идем, малый, — сказал отец. — Мы уже собрались.
— Это что, сирены? — сказал он.
— Да, сирены.
— А бомбить они уже начали?
— Нет. Если мы их дождемся, то никуда уже не дойдем, — сказал отец.
Мать была в пальто и держала его курточку.
— Идемте же! Идемте! — Отец приплясывал возле двери. Он уже выключил свет. Вой сирен стих, и до них донеслись голоса, перекликающиеся вдоль улицы.
— Нет, надо одеться потеплее, — сказала мать. — Уж минутку-то они нам дадут.
— Минутку? — Отец у двери зажигал шахтерскую лампу, загораживая ее ладонью. — Никаких минуток они тебе не дадут. Не беспокойся. Сейчас все на нас посыплется, и выйти из дома не успеем.
Они гуськом спустились с крыльца. Отец нетерпеливо оглянулся на мать, которая запирала дверь.
— Хороши мы будем, — сказала она. — Сидим там, а тут весь дом разграбят.
— Разграбят? — сказал отец. — По-твоему, у кого-то будет время?
— Я никаких самолетов не слышу.
— И не услышишь. Не беспокойся. Только когда они будут прямо у тебя над головой. — Ворча, он пошел вперед через двор, и лампа освещала землю у него под ногами. — Сейчас сюда все явятся, — сказал он. — Поняли теперь, что это такое.
От соседнего двора их кто-то окликнул, он остановился и поднял фонарь повыше.
— Что-что? — сказал он.
— Вы наших ребят к себе не возьмете? — спросил мужской голос.
— Ладно, — сказал отец. — У меня им нечего будет бояться.
Из темноты появилось несколько фигур. Они перелезали через заборы, разделявшие огороды. Четыре брата, все старше Колина, жившие дальше по улице. За ними возникла фигура их отца.
— Ты скольких можешь взять, Гарри? — спросил он.
— Как-нибудь разместимся, — сказал отец и оглядел небо. — Надо поторапливаться, — добавил он.
— А как насчет моей хозяйки?
— У нас вам бояться нечего, — сказал Сэвилл. — И для тебя места хватит.
Они столпились у ступенек. Сэвилл порылся в кармане, потом нагнулся к лампе и вынул ключ.
Со двора к бомбоубежищу подходили новые фигуры — Колин еле различал их на фоне неба. Они перелезали через забор, перекликались.
— Осторожней на ступеньках, — сказал отец. — Я сейчас отопру.
— Откуда они прилетят-то? — сказал кто-то, и все головы повернулись к небу.
— Да с любой стороны, — сказал Сэвилл. Он стоял ниже их, на последней ступеньке, наклонившись к двери. Лампа освещала его лицо. Щелкнул замок, скрипнул отодвинутый засов. — Я войду первым, — добавил он, — и зажгу вторую лампу.