— Кому-то же надо работать под землей, — сказал Стивен. — А мне это больше по плечу, чем многим другим. Я могу облегчить условия работы. Могу добиться большего. Мы все время что-то меняем. Так чего ты от меня хочешь? Чтоб я стал коммунистом?
— Нет, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты выбрался оттуда.
— Я там, — сказал брат просто. — И выбраться не могу. Мне моя работа нравится.
— Она же тебе ничего не даст, — сказал он. — Кроме тупой покорности.
— Ну, предположим, я выберусь. А с другими рабами что будет?
— Оставишь их там.
— И отца?
— И отца тоже. Он смирился. Посмотри, что это ему дало. Что это дало им всем, — добавил он, обводя рукой поселок.
— Отцу не по возрасту работать внизу, только и всего.
— И тебе не по возрасту работать внизу. Покажи пример, выберись оттуда.
— Черт подери, ну не понимаю я, чего тебе нужно, — сказал Стивен. Он сидел такой могучий и такой растерянный, что Колин улыбнулся, ошеломленный силой и бестолковостью брата. — По-моему, ты запутался и увяз сам не знаешь в чем. Ты врешь и обманываешь. Ты наврал про Клэр. Ты вот говоришь, что никаких обязательств на себя брать не нужно.
— Нет, нужно, но только по отношению к себе.
— Брать обязательство по отношению к себе — значит брать его по отношению к другим, — сказал брат медленно, обдумывая эту мысль.
— Вот именно, — сказал он. — А не наоборот.
Он засмеялся, глядя на брата с торжеством.
— Ты должен испробовать все, что в тебе есть, Стив. Ты должен уйти отсюда и жить.
— А ты лицемер. Предатель и лицемер, — сказал Стивен, багрово краснея, и отвел глаза.
— Но не только, — сказал он. — Во мне есть много другого. Хорошего. Я могу тебе помочь. Я ведь не только плохой. Во мне есть много такого, что ты мог бы принять. Что ты должен принять. И я знаю что.
— Какого такого? — сказал Стивен.
— Того, что ты сам никогда не испытаешь, чего нельзя испытать, смиряясь.
— Прямо как Христос в пустыне, — сказал брат.
— Разве?
— А когда ему предлагали все царства мира. Я верю в то, что делаю. Что это приносит добро.
— Добро. Но какое добро? Добро Христа. Не добро понимания, не добро принятия зла, а только добродетель, ханжество, чурание зла.
— А знаешь, — сказал брат медленно, не спуская с него глаз, — зло-то — оно в тебе, Колин.
— И в тебе, — сказал он. — Я стараюсь, чтобы ты это осознал.
Но брат продолжал смотреть на него исподлобья, сдвинув брови. В его взгляде была растерянность, тревога. Он мотнул головой.
— Нет, — сказал он, — не понимаю я тебя.
— Но ведь ты чувствуешь, Стивен, — сказал он, — что я желаю тебе добра? Не «добра» Христа, а подлинного добра, которое делает тебя по-настоящему живым.
— Ну… — сказал брат.
— Ты ищешь «добра», которого хотят для тебя наши родители, потому что боятся. Ты должен избавить их от этого страха. Ты должен вырваться на волю.
— Угу. — Но он его больше не слушал. Со двора вошел Ричард. Он уже учился в классической школе и был первым учеником в классе. — Ты лучше Дика спроси. Идеи — это по его части.
— А, у Ричарда хороший интеллект, но не идеи. Интеллект порождает рабство не меньше, чем все остальное. Он поступит в университет и погибнет навеки. Его выпотрошат дочиста, а «интеллект» станет для него панацеей.
— Ты думаешь? — сказал Ричард. Его худое лицо было бледным, но этот вызов он принял словно с дерзким задором.
— Люди всякие бывают, — сказал Стивен. — И мы вовсе не хотим все обязательно быть такими, как ты.
— Не как я, а благодаря мне, — сказал Колин.
— И не благодаря тебе. По-моему, ты только из одного стараешься: как бы для себя ухватить побольше.
— Ах, Стив, — сказал он угрюмо и посмотрел на своих младших братьев так, словно решил никогда больше с ними по-настоящему не разговаривать.
Это была лишь одна из многих ссор, которые он затевал с братом. Они выводили Стивена из равновесия, но Колин особенно не терпел его невозмутимости. Он смотрел, как Стивен играет в регби — та же физическая мощь, то же упорство, то же теперь почти сознательное добродушие, с какими он встречал натиск первых настоящих волн жизни. Он надеялся, что брат всплывет над ними, а не станет упрямо прорываться сквозь них, что он вынырнет, уплывет, а не будет стоять неподвижно, словно скала, принимая свое спокойствие как благо, а не как порок.
Как-то на обратном пути после матча он сказал:
— Я слышал, тебе предлагают контракт. Представитель городской команды.