Она стояла на коленях перед очагом и оглянулась, заслонив плечом длинный подбородок.
— Вот и ладно, сейчас разожжем огонь и будем завтракать, — сказала она.
— Мой папа приходил домой? — спросил он.
— Нет, — сказал она. — Кажется, нет. Хочешь, я провожу тебя в школу?
— Нет, — сказал он и мотнул головой.
Он вышел в огород. Было еще очень рано, солнце только всходило, и от домов тянулись длинные тени.
Он поиграл в огороде миссис Шоу, высыпал золу из ведерка и наложил в него уголь, но все время оглядывался на свой дом, на окно своей комнаты. Он смотрел на бомбоубежище, на заросшие сорняками грядки — такие запущенные, заброшенные, и им сильнее и сильнее овладевало чувство, что он расстался со всем этим давно и навсегда. В конце концов он перелез через забор и постучал в дверь черного хода. Подергал ручку, потом подошел к окну и заглянул внутрь. Занавески все еще были задернуты.
Он прошел через другие дворы мимо кухонных окон, за которыми другие женщины разводили огонь и готовили завтрак, обогнул крайний дом и вышел на улицу. Он дошел до угла и посмотрел в проулок, который вел в поля, — обычно отец возвращался по этому проулку.
Наконец он сел и стал ждать. Прошел мальчишка, разносящий газеты, потом появился молочник с лошадью и тележкой.
— А, малый, — сказал он. — Раненько ты встал. Отец-то вернулся?
Он помотал головой.
Миссис Шоу вышла на крыльцо и позвала его.
— А я-то смотрю, куда это ты подевался, — сказала она. — Гляжу, во дворе тебя нет.
Она стояла и смотрела, как он моет руки.
Отца он увидел уже по дороге в школу. Он ехал по проулку, низко наклоняя голову, так что видна была только кепка, и крутил педали медленно, словно ехал откуда-то издалека, — руки были вытянуты и неподвижны, короткие ноги поднимались и опускались чуть позади туловища.
Он закричал, побежал к нему, и только тогда отец поднял голову.
— А я в школу иду, — сказал он.
— Угу, — сказал отец. — Я думал, что успею тебя повидать. Ну, как ты?
— Хорошо, — сказал он.
Глаза у отца были красные, на ресницы налипла черная пыль, щеки ввалились, точно он прикусил их изнутри.
— Я по дороге заглянул к матери.
— У нее все хорошо?
— Да, — сказал отец. — Она молодцом. — Он постоял еще немного. — Ну, иди, а то опоздаешь.
Потом нагнулся, словно ему напомнили, и поцеловал его в щеку.
— А вечером ты будешь дома? — спросил он.
— Ну… — сказал отец. — Ты иди прямо к миссис Шоу. Я вымоюсь и, наверное, опять в больницу.
— Можно мне с тобой?
— Нет. А школа как же? И детей туда приводить не позволяют. — Он отвернулся и посмотрел на поля, через которые только что проехал. — Не беспокойся, посидишь себе в школе.
— А только до двери можно?
— Нет. Тебя не пропустят через калитку.
Отец поставил ногу на педаль и начал отталкиваться.
— Веди себя хорошо, — сказал он.
В школе учительница посадила его около своего стола и давала ему разные поручения. Он принес бумагу, раздавал учебники, собирал карандаши и линейки. Во время перемены он стоял во дворе у ограды и смотрел на шахту и на ряды печных труб за ней. Всю дорогу домой он бежал бегом. Но отец уже ушел.
Мать не возвращалась полтора месяца. Под конец он решил, что она никогда не вернется, и по вечерам в постели придумывал, как он будет жить у миссис Шоу. Как-то он предложил вычистить ее медные тарелки, и она сидела рядом с ним за столом, с тревогой смотрела, как он старается, а потом брала тарелку и еще раз ее протирала. Он вскопал грядки мистера Шоу и засеял их, но то и дело поглядывал на свой огород и на дом, который теперь совсем затих, потому что отец почти все время проводил в больнице. В школе ребята сказали ему, что его мать умирает, а один мальчик постарше сказал, что она умерла, а сам следил, какое у него лицо, и нагнулся, чтобы заглянуть ему в глаза.
Когда наконец они поехали за ней, он как будто весь оледенел. Словно совсем перестал чувствовать. Он сидел, сжимая кулаки на коленях, и смотрел в окно автобуса из-за отцовского плеча. Он не помнил, как выглядит мать, не помнил, какая она.
На нем был праздничный костюм, и отец умыл его перед тем, как они вышли из дома. Он прибрал на кухне, смел мусор в кучки и загородил его стулом. Он тоже надел праздничный костюм, и его щеки были ярко-красными там, где их скребла бритва.
— Ну, теперь она вернется, и все будет хорошо, — сказал отец.
Колин кивнул, глядя в окно на луга. Там паслись лошади из шахты. Они были в наглазниках, чтобы свет их не ослепил.
— Погляди-ка, — сказал отец. — Им отпуск устроили, подняли наверх погулять. — И он повернулся на сиденье, глядя на лошадей.