Он стал еще краснее, закричал громче, и его личико спряталось в складках и морщинах. Отец взял его, чтобы мать сняла пальто. Потом она села у огня, взяла маленького воркуя, начала расстегивать платье.
— Вот что, — сказал отец. — Сбегай-ка в лавку купи сигарет.
— Да пусть остается, — сказала мать.
— Беги-беги, — сказал отец. — Курить хочется, мочи нет, а ни одной не осталось. Купи себе шоколадку.
Колин вышел, сжимая в кулаке полкроны. Монета еще хранила теплоту отцовского кармана.
Приближалось время обеда, и на улице никого не было. Со стороны шахты доносилось попыхивание подъемника и голос бродячего торговца, выкликающего с тележки свой товар.
Его башмаки поскрипывали в тишине, и в окне лавки на углу он увидел себя — темный костюмчик с короткими штанишками, чулки, закатанные под коленками, аккуратно приглаженные волосы.
— Ну, и как тебе с малышом в доме? — спросил лавочник. Высунув кончик языка, он резал сыр тонкой проволокой. — Вот будешь его учить. Как стоять на ногах, как волосы причесывать.
— Угу, — сказал он, беря сигареты.
— Не надо, я угощаю, — сказал лавочник, когда он протянул деньги за шоколадку. — Такое не каждый день случается.
Он шел назад медленно и откусывал от шоколадки по маленькому кусочку, а потом сунул ее в карман — оставалось еще больше половины. Он подумал, что не надо возвращаться слишком скоро, и постоял у края тротуара, водя носком ботинка по пыли.
Со стороны школы донесся звонок, а потом послышались громкие голоса ребят, которые на большой перемене ходили обедать домой.
Он подождал, пока они всей гурьбой с воплями перебегали улицу на углу, а потом пошел к своему крыльцу.
Из двери выходила миссис Шоу.
— Ну, можешь гордиться, — сказала она. — Такого крепыша поискать.
— Угу, — сказал он.
Отец на кухне наливал чай в чашки.
— Теперь-то он видит, что не зря терпел столько времени, — сказала миссис Шоу из дверей.
— Само собой. — Отец кивнул.
Она взъерошила ему волосы и сказала:
— А скучно без него будет. Словно со своим расстаемся.
— Да, — сказал отец. — Большое вам спасибо.
— И огород вскопал, и всю мою медь начистил.
Отец кивнул и засмеялся.
— Пожалуй, ему и в нашем огороде дело найдется. За эти недели там все заросло.
— Ничего, — сказала миссис Шоу. — Теперь вы, благодарение богу, опять вместе, вся семья.
— Да, — сказал отец. — Нам есть за что его возблагодарить.
Когда миссис Шоу ушла, отец поставил одну чашку на тарелку с сухариками и пошел к лестнице.
— Я только отнесу, — сказал он. — А потом посмотрим, что у нас на обед.
— А мама не спустится?
— Спустится, — сказал отец. — Когда кончит.
Он сидел на кухне, смотрел на заросший огород, на бомбоубежище. Наверху он слышал шаги отца, его голос и голос матери.
На шахте зазвенел звонок.
Он положил сигареты на стол. За дальним концом огорода вдоль задворок следующей улицы тянулся узкий пустырь. С одной стороны он подходил к полям, а другую замыкали дома. Там в ожидании обеда играли дети — прыгали в яму, вылезали из нее и снова прыгали.
Он вышел и окликнул их, стараясь не наступать на комья глины и земли по сторонам дорожки.
— Эй, — крикнул он от забора, — а у нас маленький!
— Чего-чего? — сказали они.
Он махнул рукой на дом.
— А он кто? — сказали они.
— Мальчик.
Они попрыгали в яму, на секунду исчезли, потом выскочили наружу и побежали по пустырю, раскинув руки. Они бегали взад и вперед и жужжали.
Он смотрел на них, держась за штакетник.
Потом сунул руки в карманы и пошел назад к дому.
В дальнем дворе женщина развешивала белье. Она встала на цыпочки, чтобы дотянуться до веревки.
— Твоя мама вернулась? — крикнула она.
— Да, — сказал он и кивнул.
— А глаза у него какого цвета?
— Голубые, — сказал он.
— Ну что ж, — сказала она, — как у отца.
На кухне отец подкладывал уголь в огонь.
— Давай-ка займемся обедом, — сказал он, нагнулся и придвинул кастрюли поближе к пламени.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Он играл с ребятами старше себя. Некоторые уже ходили в спортивных брюках. Вожаком у них — когда он не лежал в больнице и не ленился выйти из дома — был парень по фамилии Батти, долговязый и огненно-рыжий. Из-за высокого роста он плохо управлялся со своими ступнями. Они были вывернуты наружу, и на бегу его коленки сталкивались — он очень страдал от этого, и стоило начаться какой-нибудь игре, как он уже кричал: «А, бросьте! Пошли погуляем». Иногда его звали Чумовой-Гулевой, иногда Лолли, но чаще просто Батти.