По мере развития действия драматизм конфликта нарастает. Как будто бы банальный бытовой разлад в семье — между родителями и старшим сыном, между братьями — приобретает острое социальное звучание. Недовольство Колина своим положением, откровенная зависть и даже ненависть к спокойному и невозмутимому Стивену, которого родители не заставляют учиться и который доволен своей работой, кажутся отцу с матерью черной неблагодарностью. Но сам-то Колин понимает, что из него вышло вовсе не то, на что они надеялись. Его, как подающую надежды заготовку, пропустили через великолепно отрегулированный механизм буржуазного образования, и сегодня Колин тревожится за будущее младшего брата, Ричарда, которого учителя прочат в университет: «Я вовсе не жажду, чтобы Ричард прошел через все, через что должен был пройти я. Чтобы он кончил так же… Чтобы обрабатывал таких же, как он, вынуждая их делать то, что вынужден был делать он… Берут лучшее в нас и превращают во что-то совсем другое». Образование и воспитание отдалило Колина от семьи и поселка. Но его положение осложнено еще и тем, что он никогда не чувствует себя свободным от семейных, социальных, психологических связей и обязанностей. «Я всегда искал непосредственности, мгновенных решений» — в этом суть его глубоко скрытной поэтической натуры, но окружающая его жизнь требует иного, более гибкого подхода.
Высокую и страшную цену заплатил Колин Сэвилл за свое образование. Ни занятия поэзией, даже несколько поощряющих фраз в лондонской газете, ни работа в школе не приносят, да и не могут принести ему удовлетворения. В школе, где учатся дети рабочих, среди учителей господствуют настроения, в которых слышатся отголоски технократических идей об отмирании в недалеком будущем рабочего класса. А пока, как говорит один из них, учителя должны это «временное явление» «отвлекать и по возможности развлекать». Еще более определенно высказывается директор школы Коркоран, который запрещает Колину заводить в классе пластинки и читать стихи: «От тебя одно требуется: научить их читать квитанции, считать недельную зарплату и писать заявления о приеме на работу». Он боится, что ученики «до того утонченными станут, что вообще в шахту не пойдут». Колина не устраивает система последовательного оболванивания учеников, принятая в школе. Но вызов, который Колин бросает Коркорану, находится в явном противоречии с его ответом на вопрос Маргарет: «Разве ты не чувствуешь никакой ответственности перед своим классом?» — «Ни малейшей». Это очередное свидетельство его раздвоенности, разлада с самим собой.
Самое точное определение Колину дает его возлюбленная Элизабет: «В сущности, ты никуда не относишься… Ты не настоящий учитель. Ты, в сущности, ничто. Ты не принадлежишь ни к какому классу, так как живешь среди членов одного класса, реагируешь на жизнь как представитель другого и не чувствуешь симпатий ни к одному». Быть может, Элизабет несколько сгустила краски, ибо симпатии Колина, конечно же, не на стороне Стэффорда или Коркорана, но от глухого чувства симпатии к детям рабочих до поступка расстояние немалое. И не зря честный Стивен бросает брату обвинение: «А ты лицемер. Предатель и лицемер».
Трагедия Колина Сэвилла в утрате собственного лица. Ему остается только бегство от семьи, поселка, службы, наконец, от самого себя. Символична связь, которую ощущает Колин с умершим в семилетием возрасте братом Эндрю, все время стремившимся куда-то убежать. «Бегство» в смерть одаренного юного художника Эндрю и бегство в никуда Колина одинаково трагичны.
Колин Сэвилл, конечно же, не положительный герой. Но его судьба привлекла писателя потому, что в ней судьбы многих молодых людей из народа, сумевших получить образование и оторвавшихся от своих классовых корней, но так и не примкнувших к правящему классу.
Такие, как Колин Пасмор и Колин Сэвилл, словно висят в бездонной шахте, и нет им пути наверх, как нет и пути назад, вниз.
Так что же, может, и в самом деле Стори считает, что детям рабочих не следует получать высшее образование? Судьба Колина Сэвилла есть ответ на этот вопрос. Образование не должно разрывать связь человека с домом, с семьей, с классом, с народом. Если же так получается, то неизбежна трагическая раздвоенность души, невозможность найти свое место, атрофия многих человеческих эмоций и переживаний. Глядя на измученную, постаревшую от работы и болезни мать, Колин вспоминает, «как они были у ее родителей: та же бессильная усталость, бессмысленное и жестокое крушение жизни — точно мухи, умирающие в углу». Сказано точно, но безжалостно. Так говорить о самых близких может только человек, утративший родственные чувства, забывший, откуда он родом…