В то время как у меня между ног все влажно, мой клитор жаждет прикосновений сколь угодно жестких и готов выполнить свое предназначение — подарить мне божественный оргазм за авторством этого невероятного мужчины всего за три секунды, мужчина медлит. Он проводит пальцами по всей длине между ног, добирается так глубоко и далеко, куда я и не собиралась его пускать, и снова возвращается куда положено, но перебирает складочки, будто играет с ними.
— Что ты делаешь? — шепчу я, глядя на него затуманенным взглядом.
Он устраивается напротив меня, близко-близко, смотрит в глаза. Я протягиваю руку и снимаю с него очки. Но взгляд остается таким же пристальным, не приобретая наивный и потерянный вид, как у всех близоруких.
Он не отвечает, но его пальцы наконец находят такое положение, в котором они так и не касаются набухшей головки клитора, но танцуют вокруг так целеустремленно и точно, что вместо одного короткого и яркого взрыва, внутри меня начинает расти щемящая теплая волна. Она проходит ту грань интенсивности, где был бы взрыв и все еще растет. И растет. И растет. И когда я уже не могу — не могу — не могу больше, я всхлипываю, а он закрывает мне рот поцелуем, останавливает на секунду бег пальцев, а потом делает что-то такое, что я просто превращаюсь в рай. Вся целиком. И хорошо, что мой рот запечатан, фиг бы кто поспал.
Когда я возвращаюсь в себя, синие глаза щурятся и смотрят насмешливо и пытливо.
А пальцы… продолжают. Снова издалека. Теперь они не стесняются проникать в меня, давить сильнее, двигаться жестче — но далеко от цели. И у меня есть время прийти в себя и почувствовать…
— О, да ты мультиоргазменная, — еле слышно шепчет он. — Это вызов.
И следующие полчаса я теряю себя. Я теряюсь в пространстве и во времени. Кажется, это уже не полчаса. Я в любом случае не понимаю, что происходит, и где я. Вторую его руку я закусываю, чтобы не орать, но, кажется, всхлипываю. На нас оглядывается стюардесса — это я замечаю. И на ее лице — зависть. Она-то повидала многое, ее пледом не обмануть.
Я кончаю.
Раз за разом.
Иногда мне кажется, что больше уже невозможно, но длинные пальцы доказывают мне, что я многое не знаю о своей анатомии.
— Сколько уже? Ты считаешь? — шепчет он. Когда он успел отобрать у меня свои очки и надеть их? Теперь у него очень строгий вид. Начальственный. Кажется, если я не сдам норматив по оргазмам, меня лишат годового бонуса. Или что у них там, в большом бизнесе катит за угрозы? Но я сдам…
И его член снова стоит.
Я больше не могу.
Это никогда не кончится.
Но в какой-то момент в самолете включается свет, пассажиров будят, начинают развозить завтрак, и он набрасывает плед на свои брюки, а я натягиваю штаны обратно. Мы синхронно смотрим в конец самолета на проход к туалету — но там уже выстроилась длинная очередь.
Он проводит большим пальцем по моим губам, дает мне его прикусить, и взгляд обещает — это еще не конец.
А я думаю, что конец.
Самолет приземляется, к люку подкатывают трап, и мы выходим под невыносимо жаркое солнце Доминиканы. Оно сразу и ослепляет, и согревает, и обещает, что все здесь будет иначе. Зря я не переоделась в самолете. Хотя за все десять часов у меня так и не нашлось на это времени.
Одуряюще пахнет тропическим лесом и спелыми фруктами. У меня подкашиваются ноги — я имею право вообще упасть в обморок после такой интенсивной ночи. Ошалевшие беглецы из снежного ада медленно ковыляют к зданию аэропорта. Хотя какое там здание — это навес, покрытый листьями пальм, у него даже толком нет стен. Работники лениво выгружают наши чемоданы. Перспектива паспортного контроля хоть как-то организует, и люди наконец выстраиваются в очередь к будкам пограничников. Но не мы.
Он словно знает, куда свернуть, и еще не доходя до железных перегородок, вдруг заталкивает меня в неприметную дверь рядом с туалетами. Это какое-то хозяйственное помещение, где стоят инвалидные кресла, стопки пластиковых коробов, разноцветные ведра. Но тут больше места, чем в туалете самолета, и тут он выпарывает меня еще, и еще раз. Просто кончает один раз, снимает презерватив, надевает второй и продолжает без перерыва.
И даже разрешает кричать, потому что за дверью носятся и орут попугаи — мои крики просто сливаются с их гомоном. А под конец разворачивает меня лицом к себе и неотрывно глядя в глаза, внаглую доводит меня до оргазма пальцами вот так, стоя, прямо через штаны.