– Вы слишком добры, госпожа, – прошептала растерявшаяся Зое, заглядывая ей в лицо.
Пистис София была прекрасна. Волосы, не будучи светлыми, сияли глубоким отблеском золота и были искусно уложены. Кожа также сияла золотом, слегка натянута на высоких скулах. Темные брови и миндалевидные глаза дарили ее красоте экзотичность, а прямой длинный нос и полные губы придавали лицу решительное, хотя и властное выражение. Подбородок она слегка задирала, выставляя длинную, гладкую шею. В ушах качались изысканные сережки. Она была высокой, стройной, одевалась в тяжелое золотое платье, обнажавшее безупречные плечи. Она не шла, а плыла по полу, демонстрируя лицо как ценный подарок, который согласилась представить миру.
– Присядь со мной, Зое, – сказала она, показывая на софу.
– Да, госпожа. – Ангелица послушно отошла от стола, подождала, пока София займет свое место, и скромно присела на край дивана.
– Твои рассказы и стихи я нахожу трогательными, – Пистис дотронулась ухоженными пальцами до ожерелья из рубинов. – Господь одарил тебя настоящим талантом. Это не только мое мнение. Знаешь, ты одна из самых читаемых баснописцев в Царстве? Тебя читает масса крылатых, на улицах поют песни на твои стихи. Ты можешь волновать сердца, Зое.
Она с удовлетворением заметила, как смуглые щеки ангелицы покрывает румянец. Знаменитая поэтесса опустила темные, прикрытые длинными ресницами глаза в мозаичный пол. «Отлично, – констатировала София. – Она скромная, безнадежно наивная и очень хорошенькая. Она точно подойдет».
– Если бы словами можно было лечить затвердевшие души, – протянула она с грустью. – Ах, Зое, как просто было бы тогда в мире! Столько жестокости, столько зла происходит не только в Преисподней или на Земле, но и в самом Царстве. Даже могущественные ангелы берутся за меч и марают его в крови якобы по приказу Бога. А может ли в природе Бога быть склонность к кровопролитию?
Зое почувствовала, как сердце сжимается от печали. Госпожа настолько добра, что беспокоится о вещах, с которыми так немного или вообще ничего не может сделать.
«Чудесно, – подумала София. – Малышку так проняло, что она сейчас заплачет».
– Мечи, битвы, убийства в Царстве! Сможешь ли ты это понять? Ох, Зое, не верю, что Божьи ангелы действительно стали плохими. В их душах еще можно пробудить добро! Если бы вдохнуть в них любовь, научить правде. Война недостойна Божьих посланцев. Я уверена, что в душе они это чувствуют, знают про это и терпят, выполняя свои тяжелые обязанности, во имя Бога. Твои истории такие прекрасные, такие светлые, Зое, что я наполняюсь надеждой, что кто-то такой чистый, как ты, сможет указать заблудшим душам правильный путь. Разве это не было бы настоящей победой, поступком действительно благородным, который не сравнится со слащавой славой, полученной благодаря паре изящных рифм?
– Но госпожа, – осмелилась пробормотать Зое. – Я никогда не жаждала такой славы!
– Знаю, дитя, знаю. Это не тщеславие, а просто момент слабости. Ведь ты имеешь право радоваться таланту, которым по своей доброте одарил тебя Бог, даже если он служит для развлечения и занятия мысли. Это тоже полезно. Подумай, что те, кто читает твои слова, могли бы посвятить это время не только добрым делам, но и, например, злым. В таком случае хвала тебе, что пишешь.
– Ах, госпожа, – простонала раздавленная поэтесса. – Умоляю, скажите мне, что сделать, чтобы стать действительно полезной! Я ничего не умею.
«Готова, – обрадовалась София. – Может, перегнули, может, она слишком наивна, чтобы пригодиться? Хотя ее вид должен сделать свое».
Она профессионально оценила ее овальное лицо, прямой нос и темные густые волосы. «Миленькая, нежная, покорная и очень преданная. Что ж, попробуем».
– Но дитя! О чем ты говоришь? Я знаю, что ты сделаешь все, что в твоих силах! Нельзя требовать от тебя большего! Нельзя преодолеть предел своей природы! Не отчаивайся. Выше голову. Если бы я знала, что ты так отреагируешь, не пришла бы к тебе. Не хотела тебя беспокоить, я хотела только поделиться с тобой, как с подругой, собственными тревогами. Не принимай близко к сердцу, Зое. Мне и в голову не приходило тебя порицать. Не плачь. Возвращайся к своим бумагам. Ты так красиво пишешь, моя дорогая.
Ангел разразилась слезами.
– Ах, Зое, я не хотела обидеть тебя. Пойду уже, если мой вид тебя так расстраивает.
София встала, а Зое была не в состоянии попросить ее остаться или вымолвить хоть слово, поэтому она только согнулась в прощальном поклоне. Начальница женских хоров, довольная ходом разговора, проплыла к выходу, оставив придворную поэтессу, слезы которой падали на пергамент, размазывая бесполезные буквы, не приносящие ничего хорошего стихи в уродливые, неразборчивые иероглифы.