Вадя сидела все за тем же столиком у двери, своим присутствием подчеркивая атмосферу этого заведения. Она и впрямь выглядела сногсшибательно. Я подошел к столику, сел напротив нее и бросил шляпу и пальто на пустой стул. За моей спиной тут же соткался из воздуха официант, и я заказал мартини.
Вадя ничуть не удивилась моему появлению.
— Надо было попросить двойной, милый! — лениво протянула она. — Напитки тут подают в наперстках.
— Двойной! — передал я официанту.
— А мне повторите, пожалуйста!
— И еще один двойной для леди, — сказал я.
Официант с поклоном удалился. Я откинулся на спинку и стал рассматривать Вадю с нескрываемым интересом. В конце концов, не считая мимолетной встречи в дверях отеля, мы с ней не виделись два года.
Она блистала в этом моноспектакле. На ее голове красовалась пышная, хотя и без выкрутасов, изысканнопростая укладка, если, конечно, эти два эпитета, поставленные рядом, не кажутся взаимоисключающими. Наброшенный на спинку кресла палантин был из настоящей норки. Далее— костюм из мягкой светло-коричневой (точнее сказать, бежевой) шерсти: короткая облегающая юбка и короткий свободного покроя жакет. В голове у меня промелькнула мысль: что же сталось со старой доброй привычкой дамских портных кроить жакеты по фигуре? Мне эта традиция казалась вполне разумной, но, надо думать, я несколько отстал от современной моды.
Еще на ней была шелковая блузка со стоячим воротником— того фасона, который ассоциируется больше с гусеницами и плодами тутового дерева, чем с химическими колбами. Нейлоновые чулки были столь прозрачными, что в них ее ноги казались голыми — так, облачко какое-то, нежно обволакивающее икру. Туалет завершали туфли на каблуках метровой длины и миллиметровой толщины. Ну, почти. Выглядела она, повторяю, потрясающе: откормленная шикарная дама.
В последний раз, когда я ее видел, в западном полушарии, она выступала в дешевенькой роли стройной красотки. Я вспомнил ее белые шорты — короткие ровно настолько, насколько позволяли местные правила приличия, и мальчишескую рубашку без верхней пуговицы. Я также вспомнил, что видел ее и в более скудной одежде. То было довольно-таки интригующее предприятие, благодаря которому наши жизненные пути перекрестились в юго-западной части Северной Америки.
К счастью, тогда наши национальные интересы более или менее совпали — такое иногда случается, но прежде чем это выяснилось, мы подстроили друг другу немало ловушек и засад. Потом я посадил ее на самолет и позволил беспрепятственно покинуть страну— вместо того, чтобы свернуть ей шею, как то, без сомнения, и следовало сделать. Полагаю, что Уинни, наш маленький головорез, презрительно назвала бы это приступом сентиментальности. Добросердечный Хелм, рыцарь секретной службы! Черт побери, ну нельзя же, в самом деле, убивать каждого встречного!
— Если это действительно ты, куколка, — сказал я, — то ты явно не отказывала себе в еде. Терпеть не могу, когда мои наложницы жиреют!
— Твои наложницы? — фыркнула она.
Я усмехнулся.
— Насколько я помню, кто-то заявлял свои права на этот титул самым что ни на есть активным образом. Дело было в мотеле города Тусон, штат Аризона, если мне не изменяет память.
— Но теперь-то у тебя молоденькая блондинка-жена, как мне доложили. И ты проводишь здесь медовый месяц. — Она внимательно следила за моей реакцией. Она выждала немного, вероятно, давая мне возможность завести монолог обуреваемого горем мужа, но, зная ее, я понял, что единственный способ заставить ее поверить, будто я действительно женился и совершаю свадебное путешествие, это не слишком переигрывать по части постигшего меня несчастья. Надо было отыграть эту антрепризу спокойно и с достоинством. А если бы я стал ломать руки и лить горючие слезы, то этим ничего б не добился. Она бы сразу поняла, что я валяю ваньку. Видя, что я никак не реагирую, она театрально вздохнула:
— Ну вот, так быстро меня забыл, променял на другую! Дорогой, меня это уязвляет!
Официант расставил перед нами напитки. Когда он удалился, я сказал:
— Только одно может тебя по-настоящему уязвить, Вадя, — топор палача. Кстати, что ты тут делаешь?
— А разве это не ясно? Я узнала, что ты здесь — вот и приехала с тобой повидаться.
— А, ну конечно. Я польщен.
Ее игривая улыбка увяла.
— Как ни странно, Мэтью, я говорю правду.
Я пропустил эти слова мимо ушей.
— Как мне тебя представлять знакомым, если кто-то заинтересуется?
Она произнесла с сильным акцентом:
— А, зови меня мадам Дюмэр, дорогой. Мадам Эвелин Дюмэр. Месье Дюмэр, к нешастью, уже покинул наш мир, но, к шастью, он оставил достатошные средства для своей вдови…
— Понятно, — сказал я, бросив взгляд на ее дорогие меха. — Эвелин так Эвелин. Боже, храни Францию! Надеюсь, они крепко прибили «Джоконду», а не то завтра же она окажется в Третьяковской галерее!
— Нет, — покачала она головой. — «Джоконда» тут ни при чем, конечно. Кому взбредет в голову тратить время и талант хорошего агента из-за куска холста с усмехающейся теткой! Однако я действительно была отозвана с задания в Париже. Мне позвонили в обед и сказали: «В Лондоне появился мужчина, Вадя, с которым ты знакома. Судя по нашему досье, он однажды спас тебе жизнь. Так что, видимо, ты наилучший кандидат для ведения переговоров. Уже поздно придумывать для тебя новую «крышу». Полетишь в Лондон, и немедленно, под видом пышнотелой мадам Дюмэр», — она улыбнулась. Видишь: я обезоруживающе откровенна с тобой. И хочу сразу сказать: меня прислали сюда только из-за тебя. Ибо, как считают мои работодатели, я достаточно бессовестна, чтобы извлечь пользу из нашей старинной дружбы. И они не ошибаются.
Я ожидал отнюдь не этого. Чтобы выиграть время на обдумывание ситуации, я сказал:
— Ну и дружба! У меня еще не зажили на груди шрамы от утюга, которым вы с напарником охаживали меня в недостроенном гараже.
— Это было чистое недоразумение! — заявила она, ничуть не смутившись. — Бедняга Макс!
— Бедняга Макс! — передразнил я. — Он-то после того сеанса клеймения скота полагал, что я не выстрелю, когда на следующий день в том же самом гараже взял меня на мушку! Ну, впрочем, ты можешь назвать и это недоразумением. — Я поморщился. — Так ты это серьезно? Неужели ты и впрямь вообразила, будто я поверю, что тебя официально послали сюда для восстановления нашей старой дружбы?
— Ты такой подозрительный, друг мой! — промурлыкала она. — Не забывай: иногда игра по-честному приносит больший выигрыш, чем мухлеж. Как бы там ни было, у меня инструкции — играть с тобой честно. Видишь ли, я же знаю, зачем ты приехал в Англию.
Я и бровью не повел.
— И зачем же?
— Ты приехал сюда потому, что от вас сбежал сумасшедший — американский биохимик Макроу. Этот человек работает над созданием чудовищного бактериологического оружия, с помощью которого собирается шантажировать весь мир, в том числе и мою страну. По крайней мере, таковы разведданные. Знаешь, в мире немало безумцев, одержимых идеей разбогатеть, и мы бы не обратили внимания на этого чудака, если бы не одно обстоятельство: он явно имеет какого-то могущественного покровителя. Мотивы Макроу просты и понятны: деньги. Но нам не ясны мотивы его покровителей. Ими могут двигать военные соображения, а на Востоке есть страны, которые кичатся многовековой историей своей цивилизации, но которые, на наш взгляд, еще не настолько цивилизованны в политическом смысле, чтобы заслуживали доверия, имея в руках такое оружие.
— Ты хочешь сказать, что, имея раскосые глаза, онц не обладают правильными коммунистическими взглядами?