Сейчас Кохияма особенно остро почувствовал свою беспомощность и несовершенство телефонной связи — единственно возможного пока средства сообщения с внешним миром. А что, если отправиться в университетскую клинику, разузнать там, кто учился вместе с Канагаи, может быть, кто-нибудь всё-таки знает, в какой гостинице в Хаконэ они намеревались остановиться? Он мог бы взять такси и махнуть туда. И сегодня же ночью привезти Канагаи.
Но ведь не исключено, что Канагаи будет настолько пьян, что от него никакого толку не добьёшься. Есть ли тогда смысл за ним ехать?
Итак, дело кончилось ничем. Кохияма позвал профессора и поблагодарил его.
— Придётся, значит, ждать до завтра? — Старый профессор всё слышал, в тоне его было явное сочувствие.
— А может быть, вы посмотрите больную, профессор?
— Нет, нет, друг мой. Я не клиницист. Моя специальность — теория, и к тому же я не имею права браться за лечение здешних больных. Это дело доктора Канагаи.
Возможно, профессор скромничал, но в тоне старика Кохияма почувствовал пренебрежение к врачам-практикам.
Обратиться к добряку Муракоси? Но он вообще не врач, а исследователь-микробиолог, причём узкий специалист.
Вернувшись к себе, Кохияма поднялся на второй этаж и постучался к Тэраде.
— Ведь я вам уже сказал, что не могу отложить работу, — сердито отозвался Тэрада и вышел в коридор.
Тэрада выглядел страшно изнурённым. Он с пренебрежением отозвался о предполагаемом неврозе у Хамуры, но сам сейчас казался поражённым каким-то тяжёлым недугом.
— Я прошу вас всё-таки осмотреть больную, — сказал Кохияма.
— Это ни к чему.
— Как так?
— Если у неё чума, то дело безнадёжное.
— Но ведь никто не установил, что у неё чума.
— Поймите, что, если у неё лёгочная чума, значит, она больна не первый день и осмотр ни к чему. Если же у неё воспаление лёгких, тогда дело терпит до завтра.
— Но ведь и чуму можно лечить!
— Лекарства ей не помогут!
— Вы имеете в виду антибиотики?
— Да.
— Почему не помогут?
— По той же причине, по какой они не помогли её отцу. Наследственная невосприимчивость.
— Но ведь есть ещё и другие методы лечения. Например, инъекция больших доз противочумной сыворотки. На протяжении 4–5 суток, кажется, вводится от 40 до 100 кубиков?
— Вы, видно, кое-что уже усвоили. Но имевшийся запас сыворотки и вакцины мы сегодня израсходовали на её подругу, так некстати явившуюся сюда. А чтобы получить новую порцию из университетской клиники, нужно время.
— Поэтому я и хочу, чтобы вы осмотрели больную и дали свои рекомендации.
— Я уже сказал: если это лёгочная форма чумы, никакой осмотр не поможет.
— Но, может, у неё что-то другое?
— Я вчера вечером её смотрел. Лимфатические железы у неё не увеличены. Значит, это не бубонная чума. Если это кожная форма, то на месте проникновения бацилл должны появиться пузырьки. Но это станет ясно не раньше чем завтра. Пока у неё обнаружено лишь красное пятнышко на коже от укуса какого-то насекомого. Но это ещё ничего не значит.
— А вы не обманываете меня?
— Я не врач. Я давно уж исследователь, работающий в фармацевтической фирме. Но я не чета тем медикам-теоретикам и микробиологам «вообще», которые открещиваются от патологии. — Можно было подумать, что Тэрада подслушал разговор Кохиямы с Нисидзакой.
— Но вы вели специальные исследования в отряде Исии, — сказал Кохияма и пристально посмотрел на собеседника. Это был аргумент, к которому он прибегнул в расчёте на то, что так он сможет заставить Тэраду раскрыть наконец тайну его исследований.
Тэрада, разумеется, понял намёк, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Не забывайте, молодой человек, что в своё время мне пришлось вести работу по борьбе с эпидемиями в Харбине и Мукдене.
— Вы хотите сказать, что поэтому вас и не причислили к военным преступникам. Что ж, это хорошо. Но, признаться, я не вполне уверен, что вы этим ограничились.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего. Я хочу спросить, почему вы, например, так тщательно скрываете от всех, что вы делаете в кабинете господина Убукаты?
— Ладно, дружище! Идите отсюда! Вот вам таблетки сульфидина, дайте их Эмме, пусть принимает. А завтра приедет Канагаи.
Тэрада вытащил из кармана халата коробочку с этикеткой фирмы Гоко и сунул её в руку Кохияме.
4
Велев Сатико давать Эмме сульфидин через каждые шесть часов, Кохияма вышел пройтись по двору.
Он понимал, что Тэрада предложил это лекарство просто так, для очистки совести. Когда врач назначает лечение, не осмотрев больного и не поставив диагноза, — это не лечение, а шарлатанство.
Повышение температуры у Эммы Тэрада мог принять за симптом чумы. Возможно, у него для этого имелись основания.
Кохияма с наслаждением ощущал на разгорячённой коже дуновение свежего ветра.
Что такое молодость? Вступление в жизнь или её расцвет? Говорят, писателю, чтобы написать повесть или роман, достаточно жизненного опыта, накопленного к 26 годам. Кохияма прожил на свете уже 29 лет. На целых три года больше!
Значит, можно считать, что жизненного опыта у него более чем достаточно. И самому ему казалось, что он уже успел повидать и узнать немало.
Он учился. Занимался спортом. Развлекался. Сталкивался со многими людьми. Работал, платил налоги. В студенческие годы, стучалось, воровал книги в книжных магазинах. Хоть он и не был активным участником левого движения, но в период борьбы против договора о безопасности довелось и ему посидеть под арестом. Единственное, чего он никогда не делал, — это не убивал и не воевал, а всё остальное он, кажется, уже успел испытать в жизни.
Пил водку. И женщины у него были. На одной девушке он даже обещал жениться. Ей было 27 лет, на два года меньше, чем Кохияме. Она кончила университет позже, чем он, и работала машинисткой во внешнеторговой фирме. Красивая, в современном стиле. Они ходили пить чай в кафе, посещали рестораны, танцевали, ездили на горячие источники. Начали с поцелуев и кончили близостью.
Она торопила с женитьбой, но он никак не мог на это решиться. И вовсе не потому, что боялся, что не сможет создать хорошую семью, ибо привык вести полубогемный образ жизни. Он и сам не сумел бы объяснить, почему он не шёл на это, но у него постоянно было неспокойно на сердце. Раздражительность, тревога, а подчас и отчаяние терзали его. Нет, он не мог сказать, что юность — лучшая пора его жизни. Скорее, это пора беспочвенных иллюзий, самоутешительного обмана и самообольщения. Даже очень серьёзные крушения кажутся в эту пору лишь пеной на поверхности моря. Всё сияет ложным блеском, как пятна нефти на водной глади грязного канала. Кохияма прожил молодые годы, ни разу не вступив в серьёзную схватку с жизнью, не одержав побед, но не испытав и серьёзных поражений. Жизнь не очень спокойная, но без особых потрясений. Возможно, это типично для современного человека вообще.
Может быть, жениться, растить детей, хоронить близких — это и есть самое важное в жизни, а всё остальное — пустяки? Если проникнуться этим сознанием, жизнь, возможно, наполнится определённым смыслом. А если вдобавок выполнять какой-то, пусть даже минимальный долг перед обществом, то и вовсе будешь чувствовать себя на высоте…
Пока Кохияма колебался, его возлюбленная внезапно исчезла. Как потом выяснилось, она вышла замуж за одного честного малого, своего сослуживца, который работал за границей, и уехала к нему.
Кохияма был благодарен судьбе, но в то же время полностью простить эту измену не мог.
И вот он встретил Эмму. Она не стремилась выйти замуж, она хотела добиться чего-то большего. Чувствовалось, что за этой хрупкой внешностью скрывается недюжинная воля, хотя, вернее, в данном случае надо говорить не столько о воле, сколько об обострённой впечатлительности, обусловленной необычными обстоятельствами её детства. Отсюда и ранимость и утончённость.
Её чувствительность больше всего привлекала Кохияму. Прежняя его возлюбленная была девушкой нежной, красивой, неглупой и довольно темпераментной. Но эмоциональной тонкостью она не отличалась.