— Тэрада скончался, — печальным голосом сообщил он.
— Значит, отмучился… — пробормотал Кохияма. У него закружилась голова, показалось, что пол под его ногами вдруг разверзся.
Когда раздался первый звонок, он подумал, что, может, это звонит сам Тэрада. Но, скорее всего, ему просто хотелось так думать, потому что он гнал от себя мысль о смерти Тэрады.
— Я сделал всё что мог, но спасти его уже было нельзя, — сказал Канагаи.
В гостиной появились Эмма и Сатико, а вскоре Муракоси и Катасэ.
— Передайте, пожалуйста, всем, — продолжал Канагаи, — что завтра и послезавтра меня не будет. Приеду на десятый день карантина. Само собой разумеется, что у вас должен поддерживаться прежний порядок.
— Понятно, — ответил Кохияма.
— И о снятии карантина я договорюсь с институтом и сообщу вам. Вероятно, его снимут, но, поскольку в доме ещё один смертный случай, определённо утверждать не могу.
Последнюю фразу Канагаи произнёс скороговоркой и тут же положил трубку.
— Что, умер? — спросил Катасэ.
— Умер?! — воскликнула Эмма. Глаза её наполнились слезами. Закрыв ладонями лицо, она убежала в свою комнату.
Сатико пошла за ней.
Было пять часов вечера. Дождь продолжался, на дворе стало темно. С тех пор как увезли Тэраду, прошло четыре часа. На дорогу ушёл час, таким образом, в распоряжении врачей было всего три часа. Кохияму грызла мысль, не повлиял ли на состояние Тэрады их довольно продолжительный разговор.
— У меня тоже есть сообщение, — сказал Муракоси.
— Какое?
— Вчера звонил Огава и сказал, что теперь они им уже не нужны.
— Кто они?
— Устойчивые чумные бациллы. Используя наши данные об устойчивых кишечных палочках, в Форт-Детрике вывели устойчивую чумную бациллу. Им сообщили об этом.
— Следовательно, Убуката напрасно трудился?
— Выходит, так. А поскольку, Кохияма, вы интересовались фактической стороной дела, я счёл нужным довести это до вашего сведения.
Муракоси явно хотел реабилитировать свой институт. Он как бы желал подчеркнуть, что японские исследователи и учёные, собственно говоря, занимаются чисто научными проблемами, а центры BCW используют их открытия в военных целях, поэтому обвинять в чём-либо японских исследователей ни сейчас, ни в будущем несправедливо.
Кохияма выслушал Муракоси без особого интереса. Он не задал ему ни одного вопроса. И смущённый Муракоси ушёл. Катасэ держался скромно. Он понял, что теперь директор института вряд ли станет просить главного редактора газеты «Нитто» принять в отношении Кохиямы какие-то меры.
— Сложная возникла проблема, — сказал Катасэ, когда Муракоси ушёл.
— Что ещё случилось?
— Дело в том, что Убуката-сан свою работу не довёл до конца, как бы оставил её на полдороге. Значит, институт теперь сможет выдать наследнице лишь половину вознаграждения. Жаль Эмму.
— Вам и в самом деле её жаль? — усмехнулся Кохияма.
— Но помилуйте, она ведь осталась круглой сиротой, и деньги ей будут нужны.
Кохияма не поддержал разговора, и Катасэ ничего иного не оставалось, как уйти.
Кохияма остался один. Ему захотелось на воздух, но дождь полил ещё сильнее. Он никак не мог отделаться от мысли, что может всё-таки заболеть чумой, но он пока ещё жив, а вот Тэрада… И опять мелькнула мысль о том, что он в какой-то мере повинен в его смерти…
В гостиную вошла Эмма с заплаканными глазами.
— Извините, у меня такой вид…
— Когда хочется плакать, не нужно сдерживаться, — сказал Кохияма.
— О, я такая плакса, — смущённо призналась Эмма. — Чуть что, сразу в слёзы. Иногда и без всякого повода.
Они стояли рядом у окна и смотрели на серую завесу дождя. Через три дня они смогут уйти отсюда. Даже если карантин продлят, это уже ненадолго. Во всяком случае, близится день их освобождения.
— Ну вот, скоро ты получишь свободу, о которой так мечтала, — сказал Кохияма.
— Да, но вы помните, что я вам сказала вчера вечером в парке. Свобода тоже может быть печальной.
Эмму ждала любимая работа, но и этот путь, наверное, не будет усыпан розами. Кохияма думал и о себе. Сможет ли он написать обо всём, что здесь происходило? Институт микробиологии Каньо и медицинский факультет университета Тоё наверняка захотят скрыть подробности этого дела.
Если труд Убукаты, как сказал Муракоси, оказался напрасным, то, возможно, напрасной была и работа Тэрады и его смерть… Может быть, такой же напрасной окажется и его попытка предать гласности всю эту историю. Будь что будет, он не отступится!..
«Свобода тоже может быть печальной», — сказала Эмма. В этом есть своя логика. Свобода часто означает полный разрыв с прошлым, а это не всегда даётся легко. Бывает, что человека охватывает тоска как раз в ту минуту, когда кончается неволя и он обретает свободу…
Откуда-то с улицы донеслось стройное, торжественное пение. Очевидно, шла вечерняя служба в церкви неподалёку отсюда. Благочестивые верующие собрались, чтобы вознести хвалу господу.
Кончился ещё один день заточения в чумном изоляторе.
Перевод с японского Н.Рогаль.